Кто такая Даша? - Нина Резун

Так бы все и было, если бы я не поехала в свой старый дом и не поднялась в гости к бабе Тоне. Я не знала, жива ли она еще, но судя по тому, что мои денежные переводы уходили и не возвращались, я тешила себя надеждой, что женщина жива.

Она открыла мне дверь, даже не спросив, кто. Как она потом пояснила, «а кого ей старухе бояться»? Даже смерть не страшна. Она стала еще больше горбиться и морщины испещрили все ее лицо и тело. В волосах виднелась лишь седина, но при этом сохранялся зоркий глаз и острое ухо. Конечно, читать она могла только в очках, но вдаль видела лучшего любого ребенка.

Баба Тоня, едва признав меня на пороге, в привычной ей манере начала плакать. Она знала, кто был ее благодетелем и минут двадцать только и говорила, что слова благодарности и пожелания мне долгих счастливых лет жизни.

Уже после она провела меня в дом и предложила чай. Я согласилась, и два часа мы проговорили с ней о ее житье-бытье. Она рассказала мне о всех своих болячках, о всех соседях, каких я знала и каких не знала, и даже принялась пересказывать мне какой-то сериал, который смотрела по телевизору.

Я слушала ее не перебивая, позволив старушке выговориться и почувствовать себя кому-то нужной и интересной. Это состояние я понимала, как никто другой.

– Ах, Лерочка! Я же тебе самого интересного не рассказала. Все боялась забыть, коли ты появишься. Но нет, помню, слава богу. Из ума-то не выжила.

– Баба Тоня, да вы еще бодрячком держитесь. Вы и до ста доживете.

– Ой, сплюнь, девонька! Упаси бог так долго жить, – перекрестилась баба Тоня. – Я что хотела сказать-то. К тебе же хлопец один приходил незадолго после того, как ты квартиру-то продала. Стучался, шумел, звал тебя все время. Днем это было. Соседей-то дома никого не было, а я аккурат в магазин пошла. Тихо так спускаюсь по лестнице, а сама слушаю, что он там причитает. «Лера, открой», – говорит: «Лера, нам поговорить надо». А сам-то лбом в дверь уткнулся, а видно, что пошатывает его, пьяный был. И он опять давай стучать. Я уж думала, выдать себя, а он давай опять причитать: «Прости меня, Лера», «Вернись, я не могу без тебя». И снова давай в дверь тарабанить. Я перепугалась, как бы дверь соседям новым-то не вынес, да и позвала его. Чего, говорю, шумишь? Не живет здесь больше Лера. Уехала она, а квартиру продала. Он обернулся. Молодой, но с бородой. Неаккуратная такая. Как будто бы давно не брился. «Кто вы?» – спрашивает он меня. Я-то, говорю ему, баба Тоня, а ты кто будешь? А он вместо знакомства, опять давай про тебя спрашивать, куда уехала, да с кем, да не оставила ли ты адреса и телефона своего. А я ему говорю, да кабы и оставила, все равно бы не дала. Если ты сама новых адресов не сказала ему, я-то какое имею права их выдавать?

– Он точно с бородой был? Вы не путаете?

– Ну да, с бородой. Сам-то светлый, а борода темнее. Высокий, широкоплечий, пальто на нем какое-то осеннее было. На улице мороз, а он налегке. Да и ботиночки тонкие, начищенные до блеска. Знаешь такого?

– С бородой нет. А он вам никаких визиток не оставлял?

– Ах, точно! Он мне в конце сунул какую-то бумажку. Сказал, если вдруг появишься, сообщить ему. Сейчас погляжу. У меня все бумажки в одном месте лежат. Давно правда было. Могла где-нибудь и затеряться.

Пока баба Тоня рылась в своих закромах, я думала над ее словами и никак не могла поверить, что такая сцена происходила в реальности. Навряд ли это был Артем. Он знал, что мы уезжаем, и знал, что мы продаем квартиру, навряд ли бы он приходил и тарабанил в мою бывшую квартиру.

Неужели Храмцов?! «Вернись, я не могу без тебя». Мог ли он так сказать? Пьяным, да, наверное, мог. Но что он имел в виду? «Прости меня, Лера». Я лишь однажды слышала эти слова от него. В самый первый раз, когда он набросился на меня как безумный. И больше никогда. Даже после изнасилования он не посчитал нужным извиниться. Я прощала и так.

– Вот, нашла.

Она протянула мне визитку. И я ее узнала. Я сама заказывала ее. Целую стопку.

– Знаешь такого?

– Знаю, баба Тоня.

– Чего расстались-то? Изменил небось?

– Всякое бывало, баба Тоня.

– Ох, подлец. Правильно, что бросила. Гнать таких в шею надо.

– Это все, баба Тоня? Больше он не приходил?

– Нет. Ох, Лера, а ведь он меня еще про батареи спрашивал.

– Какие батареи?

– Да которые мне меняли. Помнишь, я тебе рассказывала, что мне как ветерану войны их заменили?

– Ах, да, конечно. А что он спрашивал?

– Довольна ли я, как мне их заменили, не бежит ли чего.

– А откуда он знал, что вам их меняли?

– Я думала, ты говорила ему.

И тогда меня осенила догадка, кто были те работники ЖКО, которые заменили бабе Тоне батареи. Неужели люди Храмцова? Мог он проявить благотворительность по отношении к незнакомой ему женщине? В случае с Артемом мог, а в этом?

После этого я поехала на кладбище. Здесь я тоже не была все эти годы, но меня встретили обновленные могилы. И я знала, что меня ждет. Три гранитных памятника с теми же высеченными на камне фотографиями, которые были на крестах. И под ними бетонная подушка, выложенная керамогранитом. Здесь же лавка. И все это огорожено кованой оградкой.

Когда у меня появилась возможность благоустроить могилы родных, я позвонила тете Тане и просила ее позаботиться об этом, переслав ей деньги. Но когда она занялась этим вопросом, приехав на кладбище, то обнаружила, что работы уже выполнены. Тетя Таня позвонила мне и сообщила об этих чудесах. Я была обескуражена не меньше нее, и обратилась к Жерару. Не его ли это рук дело. Но он все отрицал. И тогда я решила, что это сделал наш дед, отец мамы. Но спросить у него об этом я уже не могла. Он умер. И вознеся ему хвалу, я приняла для себя эту правду.

Сидя на кладбище и любуясь ухоженными могилами своих родных, невольно я пустила слезу. Я рассказывала им, как прошли семь лет моей жизни, где была, чего добилась, рассказывала им о Жераре. Особенно отчитывалась перед бабушкой. Я обещала ей не бросать Жерара, в какой бы беде он не