Эмма в ночи - Уэнди Уокер

Эбби тоже встала, а за ней и Лео, преградив Джонатану путь к двери.

– Мне это кажется отвратительным, – сказал тот, – моя дочь где-то мучается, а вы тратите время на какую-то чепуху. Думаю, вам лучше уйти, пока своими разговорами вы не огорчили мою жену.

Лео отошел в сторону и дал ему пройти. Эбби подождала, пока он не ушел, и только после этого выдохнула, перед этим надолго задержав дыхание.

Потом взглянула на коллегу и улыбнулась.

– Что такое? У меня такое ощущение, что ты удивлена.

Она действительно была озадачена. Он задавал вопросы о семье.

– Что вы надумали, Лео? Лолита была школьница, соблазнившая мужчину в возрасте…

– Тем летом он не ездил в Париж, если это, конечно, то, что ты имеешь в виду. Как и наш сводный брат Хантер.

– Вы это проверили? А почему мне ничего не сказали?

Лео увлек ее за собой, спустился с крыльца, и они зашагали по подъездной дорожке.

– Не придавай этим фактам слишком большого значения. Я вот смотрю на этого Джонатана и понимаю, что на девочек ему ровным счетом наплевать. Он вошел в их жизнь, когда они еще были подростками одиннадцати и тринадцати лет. Их сводный брат его сына возненавидел, в то время как сами девочки Уитта боготворили. Хантер был одержим Эммой, в результате чего его отец наверняка обвинял ее, что она слишком соблазнительна для здорового молодого мужчины, в теле которого играют гормоны, – ты знаешь, насколько действенен этот аргумент. Но поверь мне на слово: когда Касс сообщила о беременности Эммы и сказала, кто отец, я долго об этом думал. Думал о Джонатане Мартине и его сыне. Если отцом малышки был кто-то из них, то страх перед тем, что случится, если она останется, вполне мог подтолкнуть ее к бегству.

– Вопрос только в том, что в тот момент, когда она забеременела, его не было во Франции, так? По словам Касс, Эмма родила в марте. Значит зачала ребенка в июне, самое позднее в июле. А вернулась из Европы домой только в середине августа.

– Все правильно. Поэтому я и убедился, что они тогда не ездили в Париж. Просто чтобы закрыть эту тему.

– И что теперь?

– Через час поговорим с Джуди Мартин, – пожал плечами Лео, – ситуация для нас идеальна: поскольку Джонатан все отрицает, у нас есть все основания ее порасспросить. Но давай все же оставим ему маленькую лазейку самому ей рассказать.

– Согласна.

Сделав еще несколько шагов по подъездной дорожке, они подошли к машине Эбби. Она вытащила ключи.

– Знаешь, а ведь я читал материалы твоих исследований.

– Когда?

– В прошлом году. А вчера вечером просмотрел опять. Лежа в постели. Сьюзен уснула. На столике у кровати у нее стоит фотография наших детей, снятая, когда они еще были маленькие. Понимаешь, из-за этого мне приходится смотреть на этот снимок по десять раз в день. В какой-то момент у меня в голове возник образ матери, варварским способом отрезающей своему ребенку волосы. Жестоко. Мстительно. Чтобы наказать другую дочь.

Лео уставился на носки своих ботинок и умолк.

– Проблема братьев и сестер, о которой ты писала. Как родитель, страдающий нарциссизмом, выбирает в любимцы одного ребенка и делает все, чтобы держать его в ежовых рукавицах. Укрепляя свое альтер эго…

– Эмма, – сказала Эбби, – именно это она и сделала с Эммой.

– А Касс, вторая дочь, которая видит в старшей сестре мать. Один ребенок воспитывает другого, хотя их родители на месте и никуда не делись. Меня от этого тошнит.

– Да, – согласилась Эбби.

Она понятия не имела, к чему может привести этот разговор, но то, что Лео понял и разглядел в этой семье то, что она увидела уже давным-давно, в этот момент было способно сыграть решающую роль.

– Мне их жаль. И жаль тебя.

Эбби не знала, что на это ответить. У нее в голове вновь зазвучали слова Касс, которые та произнесла, описывая свой конфликт, – потребность любить и быть любимой, но вместе с тем и осознание того, что «каждый, кому ты доверяешь, может в любую минуту предать». Большинство людей живут в благословенном неведении. Но мать Эбби ее этого неведения лишила. Как и Джуди Мартин – Касс. И оно к ним уже никогда не вернется. Неужели об этом надо сожалеть? А может, подобная неосведомленность их защищала?

На нее вдруг снизошло озарение. Эбби схватила Лео за обе руки.

– Что с тобой, малыш?

– В жизни каждый может тебя предать, – заявила она.

– Что ты имеешь в виду? – в замешательстве спросил он.

– Именно эту мысль Касс хотела донести до сознания матери. Вот почему она вывела нас на Лайзу Дженнингс – чтобы их роман получил огласку, чтобы мать поняла, что муж ей изменил!

– И что из этого?

– Не знаю…

– Но почему она не сказала нам напрямую? Почему дала понять, что это каким-то образом связано с Эммой?

– Потому что она единственная, кому мать может верить… не спрашивайте меня почему, потому как этого я пока тоже не знаю. Мне известно только одно – ей надо, чтобы мать прониклась доверием к ней и убедилась в вероломстве Джонатана Мартина.

– Эбби, я понятия не имею, как это может помочь нам в поисках Эммы…

Слова Лео прервал мобильный телефон, зажужжавший у него в кармане. Он вытащил его, нажал кнопку ответа и сказал:

– Да…

Потом послушал, и глаза его немного расширились.

Эбби ждала, наблюдая, как выражение удивления на его лице уступает место возбуждению. Он дал отбой, улыбнулся и произнес слова, в которые невозможно было поверить. От этих слов время будто остановилось.

– Мы нашли остров.

Когда роман между мистером Мартином и школьным психологом Лайзой Дженнингс получил огласку, все изменилось. Поскольку мистер Мартин все отрицал, агентам пришлось обратиться к маме. И спросив ее, знала ли она об этом, они, по сути, сами ей все и сообщили. При всем уме миссис Мартин, благодаря которому она выбилась из простых секретарш, соблазнила моего отца и мистера Мартина, держала нас всех в узде, а потом посредством манипуляций в суде оставила дочерей у себя, ей даже в голову не могло прийти, что муж может заниматься сексом с женщиной моложе и симпатичнее ее. Думаю, это расстроило ее куда больше самого факта супружеской измены. Ничего не видеть, ничего не знать, стать жертвой обмана – в такой ситуации волей-неволей станешь пересматривать свое отношение ко всему, во что веришь. В итоге человек начинает подвергать сомнению каждое свое суждение, каждую истину, ранее считавшуюся незыблемой, причем это настолько глубоко укореняется в его сознании, что он даже не замечает, насколько эта неуверенность влияет на все его мысли.

Мистер Мартин не мог отрицать своего поведения. Оно было как на ладони – написанный черным по белому, без конца повторяющийся номер его мобильного телефона и слезные признания Лайзы Дженнингс. Я не сомневалась – теперь он очень сожалел, что вел себя так неосторожно, что не пользовался предоплаченным тарифом или стационарным телефоном клуба.