Через Сибирь - Фритьоф Нансен

После месячных дождей все дороги размыло, колёса завязали в мягкой земле, и мы проваливались в рытвины и ямы. Особенно несладко пришлось, пока мы ехали по Енисейску, а затем проезжали через встречающиеся по пути деревни. Тарантас был без рессор, и, когда мы в полный галоп неслись по непролазной грязи, нас ужасно трясло, и я всё время боялся, что у меня что-нибудь сломается. Особенно беспокоился я за свои зубы, поэтому старался их всё время покрепче стискивать, чтобы не клацнуть ими со всей мочи, когда неожиданно мы попадали в очередную яму. Но всё-таки нам было тепло и уютно в тарантасе, мы лежали очень даже удобно — и это во многом благодаря подушкам госпожи Китмановой, нам даже иногда удавалось поспать. Скоро дождь закончился, и мы ещё быстрее понеслись вперёд.

Чтобы избежать неудобств, связанных с перегрузкой багажа из одного тарантаса в другой и привязывания его на запятках, Востротин отправился в Красноярск в своём собственном экипаже, а мы с Лорис-Меликовым получили ещё один на двоих, в котором и путешествовали. Так что менялись только лошади и извозчик.

Тарантас — это четырёхколесный экипаж, который больше всего используется в Сибири, потому что специально приспособлен для длительных переездов, в которых приходится ехать днём и ночью, а спать — в повозке, если хочешь добраться до пункта назначения, не тратя слишком много времени. Тарантас никак не назовёшь элегантным, но он крепкий, надёжный и единственно возможный экипаж в здешних условиях, где наши изящные европейские кареты немедленно развалились бы на кусочки. Стальных рессор у тарантаса нет, да они бы долго и не прослужили. Кузов крепится прямо на длинных дрогах (прямоугольной раме). Дроги, как и колёса и оси, должны быть прочными и сделаны на совесть. Спереди у тарантаса козлы, на которых сидит ямщик и постоянно погоняет лошадей, а к задку кузова прикреплён парусиновый или кожаный верх, который поднимается или опускается в зависимости от погодных условий. К нему спереди пристёгивается фартук, который другим концом крепится к козлам. Таким образом он защищает пассажиров, закрывая ту часть повозки, где они сидят.

Сидений в такой повозке нет. Пассажир лежат на дне, куда кладут сено, подушки и даже матрасы, чтобы по возможности смягчить тряску и сделать ложе более или менее мягким. В каждом тарантасе есть место для двоих путешествующих. Они накрываются шерстяными одеялами, меховыми полостями или чем-то другим. Если бы не ужасная тряска, я бы сказал, что тарантас — идеальное средство передвижения по Сибири. Когда немножко привыкаешь, то можно даже спать. Я вспомнил, как ездил в норвежской повозке, пребывая в состоянии полудрёмы, и никак не мог уснуть, потому что не мог найти удобного положения. В тарантасе же можно спать всё время, лишь изредка просыпаясь от резких толчков.

В повозку запрягают тройку лошадей — это в обычных случаях, но для таких важных персон, как мы, везде запрягали четверик. Лошади запрягаются в ряд, средняя идёт в оглоблях, соединённых дугой, характерным отличием русской запряжки. Дугу крепят к концам оглобель специально для того, чтобы держать их подальше от лошади. Дуга очень большая и тяжёлая. Как я понимаю, на её изготовление затрачивается много времени и сил: она часто украшена затейливой резьбой или красиво расписана. Под дугой обязательно висит колокольчик или бубенчик. Остальные лошади запрягаются по обе стороны коренной и должны скакать галопом, а коренник идёт рысью. Пристяжные не должны приближаться к коренной, чтобы не толкать её, а потому они во время движения отворачивают морды в стороны, что со стороны выглядит довольно забавно.

Мы ехали практически без остановок ночь и день до самого Красноярска и меняли лошадей лишь на почтовых станциях. Всего таких станций на нашем пути было тринадцать. Перемена лошадей иногда требовала чертовски много времени, хотя лошади повсюду были наготове. Нас ждали, а значит, лошади были заказаны. Другим путешественникам приходится куда хуже. Самое удивительное на этих почтовых станциях, что, хотя они являются государственными, определённых расценок на проезд не существует. Поэтому за тарантас и за лошадей могут запросить любую сумму — как это делают городские извозчики. Сначала надо поторговаться и договориться о цене. При этом на станциях специально говорят проезжающим, что свободных лошадей нет — чтобы взвинтить цены.

В этом отношении у нас никаких затруднений не возникало. Исправник Енисейска оказал мне как иностранцу большую честь, послав приказ всем смотрителям почтовых станций оказывать нам всемерную помощь и поддержку — и ни в коем случае не задерживать. Если же по дороге затруднения и возникали, когда смотритель пытался сказать, что свежие лошади только что отправились в путь с другим тарантасом, а те, что есть в наличии, ещё не отдохнули, стоило Востротину замолвить словечко, как всё устраивалось самым чудесным образом.

Тем не менее на каждой станции требовалось запастись изрядным терпением. Перезапрячь лошадей, оказывается, очень сложное дело! А ведь надо ещё снять и тщательно смазать колёса, но это действительно необходимо при такой безумной езде. Ямщик же должен тоже снарядиться по всем правилам, а на дорожку выпить чаю. И всё это, как везде в Сибири, где времени не занимать, делалось без всякой спешки.

Наконец ямщик садился на козлы. Мы забирались в тарантас, укладывались поудобнее на наших подушках — и отправлялись дальше.

Совершенно непостижимо, как удаётся строить такие тарантасы, которые в состоянии выдержать здешнюю езду! Какое счастье, что у них нет стальных рессор! Потому что, если бы даже рессоры и выдержали, то точно не выдержали бы мы — нас наверняка выбросило бы в придорожную канаву на первом же ухабе! Но какова бы ни была дорога, ровная или вся изрытая, ездят тут во всю лошадиную прыть. Ямщик без устали кричит на лошадей, погоняет их вперёд и заставляет бежать галопом. Пассажиру же остаётся только возносить молитвы, чтобы его душа не рассталась с телом. Когда я думал, что нам предстоит проехать 330 верст (350 километров), то просто не представлял, как смогу выдержать такое испытание.

Но вот удивительно, привыкнуть можно ко всему! Через некоторое время я научился находить удобное положение, а когда мы в полночь остановились на одной из станций переменить лошадей, то нам было так тепло и уютно, что не хотелось даже вылезать из тарантаса выпить чаю. Зато, сойдя на твёрдую землю, с удовольствием потягиваешься и разминаешь затёкшее тело, с удивлением убеждаясь, что руки-ноги целы и невредимы.

На станции нас очень хорошо приняли, поскольку жена смотрителя, как выяснилось, ранее служила у Востротина в доме экономкой. Она изо всех сил старалась угодить нам. Мы вошли в большую красивую комнату, где на столе кипел самовар. Тут же нам налили в стаканы свежего русского чая, который был ещё вкуснее оттого, что мы пили его с дороги ночью. А затем накрыли ужин.

Удивительно, но в Сибири люди одинаково гостеприимны и днём и ночью. Когда бы мы ни разбудили их, нас всегда ждал радушный приём. Нас приглашали войти в дом, а лошадей можно получить в любое время суток. Я так понял, что люди здесь едут днём и ночью, и постоянно вспоминал Норвегию, где найти лошадей ночью очень трудно. Сколько раз ночью, когда мне срочно надо было ехать дальше, видел я кислые физиономии смотрителей, которые с большой неохотой меняли мне лошадей. А ведь езда по ночам в Норвегии куда безопаснее путешествий по сибирским трактам, вокруг которых бродят разбойники.