Мойте руки перед бедой - Андрей Бронников

В это время Верховный целитель внимательно наблюдал за атмосферой в народе и как только понял, что агрессия достигла максимума, щелкнул пальцами. Тут же на трибуну взбежал начальник охраны. Маска «Тэнгу» – демона на лице посыльного сбилась на бок и мешала ему видеть. На лестнице главный охранник едва не упал, запнувшись о ступеньку.

Начальник поправил маску, встал навытяжку и подал Верховному целителю чистый лист бумаги. Народ замер в ожидании. Боссель поднёс листок к глазам, сделал вид, что читает несуществующий текст, потом вознёс бумагу к небу и прокричал:

– Вот! Справедливость восторжествовала! Наша доблестная охрана выяснила, кто убийца!

– Кто!? – взревела толпа

– Справедливость должна восторжествовать? – опять воскликнул Верховный целитель.

– Да-а-а!!

– Убийцу надо наказать?

– Да-а-а!! – подогретый собственной яростью кричал народ, потрясая битами и палками.

– Его имя… – выдержал паузу Боссель.

– Кто? Покажи нам его! Мы убьём его!!

– Но я не хочу отвечать за самосуд без следствия!

– Мы! Мы ответим! – продолжал бесноваться народ.

– Я умываю руки, его кровь на вас, – не преминул озвучить многовековую библейскую мысль Боссель. «Ах, как прав был Понтий Пилат, предлагая помыть руки перед бедой», – успел подумать Свистунов.

В этот момент Верховный целитель развернулся и картинно ткнул пальцем в ничего не подозревающего Костю – Крысолова. Два стоящих наизготовку охранника мгновенно подхватили его под руки и толкнули с трибуны вниз. В том месте, где упал Костя, толпа забурлила, активно работая кулаками и битами. Через минуту всё было кончено. Окровавленное тело несчастного Крысолова завернули в заранее подготовленное синее суконное одеяло и унесли, но разгоряченный народ требовал еще крови. Необходимо было его срочно успокоить или отвлечь.

В этот момент опять включился громкоговоритель, и металлический голос под мерное щелканье метронома начал торжественно вещать: «Встаньте товарищи, Михаила Александровича опускают в могилу». Хотя гроб продолжал оставаться на месте и в толпе никто не сидел, голос говорил и говорил, пока, наконец, не спохватились и не начали опускать гроб в яму.

В толпе раздавались всхлипывания, а потом и громкий плач. Присутствующие на похоронах обнажили головы и встали навытяжку. Чтобы нагнать на больных ещё больше жути, включили сирену, которая выла, заглушая голос диктора. Грянул гимн. О бедняге Косте – Крысолове было уже забыто.

Испуганная воем сирены, стая ворон поднялась в небо, со зловещим карканьем сделала несколько кругов над похоронным сборищем и устремилась к церкви. Там, как будто ударилась в невидимую стену, взметнулась вверх, рассыпалась чёрными хлопьями по небу, а затем и вовсе растаяла в воздухе.

Больницеармейцы живо распределились вокруг могилы и начали расталкивать людей, чтобы упорядочить подход на прощание.

После такого кровавого зрелища нервы приятелей уже не выдерживали, и желание досматривать похоронное действо иссякло. Они потихоньку слезли со скамейки и осторожно, чтобы не привлекать постороннего внимания двинулись к черному входу. Шагая вдоль стены больничного корпуса и прячась за кустами сирени, они незамеченными почти достигли дверей.

Вдруг в нескольких шагах впереди себя Свистунов вновь заметил знакомую фигуру мужчины в военном френче. Тот неторопливо шагал, попыхивая трубкой. Постоянного лысоватого спутника рядом с ним не было. Мужчина оглянулся назад, ухмыльнулся в усы, взмахнул трубкой и вдруг запел: «Где же ты моя Сулико?! – сунул трубку в рот, пыхнул дымком, вынул и продолжил пение. – Я могилу милой искал. Сердце мне томила тоска. Сердцу без любви нелегко. Где ты? Отзовись, Сулико!»

Охранники, не замечая и не слыша его, смотрели друг на друга. Через мгновение мужчина старательно вытер сапоги о крыльцо и скрылся за дверями.

Приятели под пристальным вниманием больницеармейцев также вошли внутрь. Длинный коридор был пуст. Только уборщица Фрося старательно мыла полы, лихо размахивая шваброй.

Понедельник, 21 января 1924 года. Горки

Крепкая зима, казалось, умертвила всё живое в некогда ухоженном парке. Теперь он, занесённый снегом, выглядел заброшенным, пустынным. Только одна старательно очищенная аллея говорила о том, что здесь бывают люди. От сильного мороза с ночи до полудня в парке держалась туманная дымка. Даже кормушка для птиц, висевшая на заледенелой берёзе, опустела.

Всё замерло в ожидании близкой смерти вождя мирового пролетариата. Ещё недавно он совершал здесь прогулки в крестьянских розвальнях, закутанный в тулуп и наряженный в нелепый женский берет, натянутый по самые уши. Голова его качалась, как у китайского болванчика, в такт лошадиной рыси. Иногда, когда чуть теплело, больного вывозили в инвалидном кресле, которое толкал впереди себя санитар Попов. Надежда Константиновна шла рядом и что-то рассказывала Ульянову. А тот только бестолково улыбался доброй улыбкой, и сердце его пребывало в покое и полной безмятежности, чему Крупская была очень рада.

Было так невыносимо смотреть, как умнейший, энергичный человек постепенно впадал в слабоумие, живой огонёк в его глазах угасал, а взгляд становился бессмысленным. Координация движений терялась и, как правило, в такие моменты случалось самопроизвольное мочеиспускание, homo sapiens покидал тело, оставляя место жалкому подобию человека по имени Вова. А затем уходили недели и месяцы мучительных упражнений, обучения грамоте, элементарным бытовым приёмам, подвластным даже ребёнку, чтобы это существо вновь обратилось в слабое подобие Владимира Ленина. Об управлении государством уже не могло быть и речи.

Бог ввергал вождя мирового пролетариата в пышущую жаром пучину безумия, ломая гордыню, затем вновь поднимал в мир людей, как будто давая возможность к покаянию, но тщетно. Этого не случилось ни в один, ни в другой, ни в третий, ни во все последующие ремиссии болезни, которую можно было отнести, скорее, в духовную плоскость, поскольку точного диагноза так до сих пор никто не смог поставить

Волны агрессии, ночных кошмаров, тягучей слюны, испражнений, остатков пищи размазанной по усам и бороде накатывали уже много раз, но борьба продолжалась. В течение двух лет Надежда Константиновна совершала настоящий подвиг. Ужасы и страхи, слезливость и озлобленность, беснование и мучения беспомощности, надломленная гордыня, вероятно, были следствием нарушений законов духовных, и всё это Крупской пришлось разделить со своим венчанным супругом в полной мере.

Весной 1923 года Ленина привезли в Горки, как только он немного пришёл в себя после сильного приступа болезни, последовавшего в ночь на десятое марта. Это был, пожалуй, самый тяжелый случай рецидива болезни, хотя начало конца можно отнести ещё к 1922 году. Тогда недуг наступал постепенно и выражался головными болями, бессонницей и снижением работоспособности.

Официальный диагноз гласил: «расстройство речи при сосудистых заболеваниях головного мозга на почве тромбоза».