Тысяча акров - Джейн Смайли

Кофе закипел, я налила Гарольду полную кружку.

– Он упертый. На любые советы плевать хотел. Не любит, когда его тыкают носом и говорят, что он неправ, особенно если вообще не ясно, прав ли он или нет.

– Что же ты ему посоветовал?

– Подождать и посмотреть, что будет. Я сказал, что вы, его дочери, должны прийти к нему сами.

– Уверена, Роуз никогда не согласится. Отец угнал грузовик Пита, запугивал нас и даже проклял. Со дня на день явятся полицейские, чтобы его арестовать, – тест на алкоголь делается десять дней. Его никто не гнал в бурю. Он сам ушел. Вел себя словно капризный ребенок! Кричал, угрожал, скандалил. Как дитя малое!

– Знаю.

– Сколько собираешься держать его у себя?

– Пока сам не уйдет. Я гнать не буду – мы с ним больше шестидесяти лет дружим.

– Хорошо.

– Ох уж эти мне бабские штучки! Что ж тут хорошего? Ничего! Ты и сама знаешь, но все равно говоришь «хорошо», только чтоб позлить.

– А что ты хочешь, чтобы я сказала, Гарольд?

– Что он твой отец! И пусть он всем как заноза в заднице, ты в долгу перед ним. И Роуз тоже. Все что у вас есть – дело его рук и рук его отца, Джона Кука. Лучшей фермы не сыскать во всей округе! Вся семейка Стэнли ночами не спит, думает, как отхватить у вас хоть кусочек. У них уже больше двух тысяч акров, и все равно их земля не сравнится с этой. Скажите спасибо Ларри Куку!

– Ферма – это еще не все, Гарольд.

– Но довольно много, не так ли? Тот, кто на собственной шкуре знает, чего стоило сколотить такую ферму, вряд ли будет ее так запросто разбазаривать! – начал горячиться Гарольд. – Сыновьям это объяснять не нужно, а вам, женщинам, не понять!

Он встал, открыл заднюю дверь и плюнул с крыльца. Немного успокоился, пригладил руками волосы, сел обратно и заглянул в кружку.

– Роуз ему ничего не должна, – бросила я.

– Это она сама так считает? Между нами говоря, с ней всегда были одни проблемы.

– Лучше тебе заткнуться, Гарольд.

Я видела, как он вскинулся от недоумения, но меня вдруг захлестнул такой гнев, что я с трудом удержалась на месте. Вцепившись в край стола, я отчеканила:

– Ты не ослышался, Гарольд. Заткнись! Ни слова про папу и Роуз.

Больше всего в этот момент мне хотелось запустить в соседа кофейником; хорошо, я убрала его со стола, но и то с трудом сдерживалась, чтобы не подняться и не схватить его с плиты. Я крепче вцепилась в стол.

– Для вас же стараюсь! – обиженно воскликнул он.

– Да?

– В общем, слушай. Я приведу вашего отца на церковный обед в воскресенье. Вы, детки, тоже должны явится и принести угощение. Хочешь не хочешь, а мириться надо. Знаю, у вас в этом споре одна сторона, у Ларри другая, – проговорил он примирительно, заглянул мне в лицо и улыбнулся. – Ты у меня на глазах выросла, Джинни. Мне ли не знать, чего ты заслужила, и, возможно, правда на твоей стороне. Но если вы помиритесь и перестанете каждый на свою сторону тянуть, ферма, дай бог, еще пятьдесят лет простоит. А оно того стоит, так?

Он говорил ровно и медленно – как Джесс. И в голосе его, если отбросить старческое дребезжание и деревенский выговор, звучали те же ноты. Это меня подкупило – я кивнула.

– Вот и славно, – подытожил Гарольд.

Вечером с нами ужинал прораб из Канзаса. Я зажарила свинину на огне и сделала салат из огородной зелени, молодой картошки, выкопанной у Роуз, и горошка.

– Да это же просто рай! И еда, и место – просто восторг! – распинался гость.

– Да, неплохо, – кивнул Тай.

– Тай, милый, ты выглядишь таким усталым, – проворковала я.

Гость начал восторженно рассказывать, как много они сегодня успели.

– Компания не одобряет переработки, но я решил, лучше мы сегодня подналяжем, зато быстрее закончим.

– После четвертого продолжите?

– Нет, – помотал головой гость, – я как раз перед ужином говорил Таю, что придется подождать четыре дня, пока фундамент застынет. Так что у ребят будет пара дней на отдых.

Я посмотрела на мужа, однако он сидел, уставившись в окно, тарелка перед ним уже опустела.

– Милый, положить еще что-нибудь?

Он бросил на меня резкий взгляд, поднялся и объявил:

– Если хочу сегодня выспаться, надо заняться свиньями.

Гость явно был настроен поговорить – я покорно слушала, сварила ему кофе и старалась не смотреть на мужа, когда тот вернулся, скинул рабочие ботинки, умылся и прошел через кухню, не говоря ни слова. Гость поглядел на Тая, потом на меня, улыбнулся и принялся рассказывать про свое детство и ферму, на которой вырос, рассуждать, чем Колорадо отличается от Айовы и Канзаса, трепаться про свою бывшую жену и неуправляемого сына-подростка, жаловаться, что электричество вчера отключилось как раз, когда он сел смотреть телевизор. Избавиться мне от него удалось только в десять сорок одну. Когда я поднялась наверх, Тай уже крепко спал. Это была первая ночь после бури.

Надо признаться, в те дни мы все избегали друг друга. Правда, у меня желание одиночества сплеталось со странной тоской: я отчего-то скучала по тем, по ком не должна бы, и избегала тех, по ком скучала. Даже Джесса не хотелось видеть. Утро среды 4 июля, Дня независимости, выдалось тихим и ясным, сидеть дома не было сил. В сторону свалки я не пошла, там все напоминало о Джессе, а отправилась через поля к углу Мэла, мне хотелось найти впадину старого пруда, но я даже не представляла, где искать. Ровные ряды кукурузы тянулись во все стороны по черной плоской равнине, гладкой как асфальт. Пруд, дом, сад, колодец, фундамент сарая – все будто исчезло. Не знаю, почему вдруг это меня так поразило, я ведь сама видела, как падали и горели стены, как бульдозер сравнивал остатки жилища с землей. В начале шестидесятых такая картина была обычной: появились новые мощные тракторы с увеличенным радиусом поворота, поэтому старые изгороди сносили. Бульдозеры то и дело появлялись на наших полях. Помню, делая домашние задания или тайком начесывая волосы по тогдашней моде, я выглядывала в окно и непременно видела их. Отчего же теперь меня охватил такой ужас? Сколько раз я пробегала здесь в шортах и майке (мама считала, что купаться в пруду можно и так), и ноги сами находили дорогу! А теперь я блуждала среди однообразных рядов кукурузы и ничего не узнавала.

Стараясь доказать всем, что ничего особенного не произошло, мы и сами постепенно убедили себя в этом. Уж я-то точно. Столько твердила, что все само образуется, что в конце концов поверила. И еще поверила, будто Роуз, Пит и Тай, которых я в те дни почти не видела, чувствуют себя так же, как и я: потрясены случившимся, но не сломлены. Очевидно, что отцу требовалась психологическая помощь, причем давно; Роуз должна в лицо обвинить его в том, что он с ней сделал, Пит – поддержать ее; Тай, конечно, должен обо всем узнать, и девочки, возможно, тоже. Я представляла новую жизнь после того, как все подспудные конфликты вскроются и мы преодолеем их, отходив положенное число сеансов к психиатру (который мне казался чем-то вроде мануального терапевта). Все вернется на круги своя, только уже с другим подтекстом: меньше злости и тревоги, больше если уж не любви, то хотя бы принятия и умиротворения. Мысли о Джессе Кларке уйдут.