Королевские клетки - Илья Ганин

Фрим задумчиво пошевелил усами. Выглядело это, как ни странно, совершенно не смешно.

— Предписания мои ясны, Ваше Сиятельство, и вам известны. Но в местности Тараль… Я не берусь гарантировать безопасность принцесс, если мы тут станем обороняться. Замок для обороны не подходит, местность тоже нехороша. Значит, что? С парой опорных лагерей маневрировать. А лагерь — штука такая, его ведь и штурмовать могут. Мы кавалеристы, а тут пехота нужна. И, опять-же, армии своих резать — нехорошо это. Это я не к своим хотелкам, это я к тому что может и не хорошо получиться. Так что я бы посоветовал — Их Высочеств, пока можно, в Дикий Камень отправить. Точнее, наверное, в Сагай.

— Почему в Сагай? — спросила Алисия. Лилиан благоразумно помалкивала.

— Потому как Его Величество к столице двинется. С другой стороны, граф полковник Иртон… Тут не предскажешь.

— Почему?! — не выдержала Лилиан.

— Потому как его Корова учил.

— Кто?!

— Шевалье полковник Мульер.

— А-а-а. — бледно улыбнулась Алисия. — Тогда понятно.

— "Нуу-ууу… Э-э-э-э…" — протянул Фрим

— "Поду-у-у-у-мать надо…А ежели до-о-ожжик…" — в тон ему подтянула Алисия.

— Такой тугодум? — спросила Лилиан.

— Тугодум? Об том, не знаю. Никто его за пятнадцать-то лет нигде врасплох не застал. Так что предсказывать как, да куда Куница… то есть, мои извинения, граф полковник Иртон пойдет — дело очень непростое, да.

— Но вы советуете — Сагай.

— Советую. Выделю вам сводную полусотню, походным порядком за десятинку либо найдете, либо спишетесь. Всяко мыслю, лучше так, чем тут.

Так и решили. Лилиан проводила Алисию до покоев. По ее настоянию, они были смежными с покоями принцесс. Те, выкупавшись и поев, сонным хвостиком ходили за Мири часа два — но полчаса назад уснули почти на полуслове и их уже перенесли в кровати.

— Подумайте о своих людях, Лилиан. Наступают непростые времена, и остается только надеяться, что Альдонай даст Его Величеству Ричарду силы и мудрость сделать эти времена недолгими… Присмотритесь к своему Лонсу. Мне показалось, он тяготится вашим обращением — как тяготился бы дворянин. Доброй ночи.

Алисия не стала говорить, но для себя решила, что пока рядом с Лилиан безопасно не будет. Умная девушка, быстро учится, но… Она никогда не голодала.

Голод. Голод меняет человека. Голод многолик — и узнаваем во всех обличьях. Голод приходит как великая нужда. В защите. В тепле. В пище. И просто так голод не уходит.

Когда голод приходит — ты начинаешь Искать. Голодный — чует котелок с похлебкой за лигу. Ребенок видит в толпе взрослых того, кто не ударит. И вцепляется в такого взрослого хваткой, которую не может разжать никто. Голодный перегрызает горло хозяину похлебки…

А еще, голодный ищет простого решения. Виноватого. Голодному очень легко указать цель. А еще голодный знает, что каждый рядом съест его пищу. Каждый.

Алисия помнила, как голодала. Любой голодавший очень хорошо чувствует запах голода. И Алисия чувствовала это слабый запах.

А Лилиан и Але помнить было нечего. Пока.

Очень хочется кушать. Она не назвала сегодня полный титул своей двоюродной бабушки с отцовской стороны, и мама сказала, что она должна два часа сидеть на лавке у двери. А был обед. Братья все скушают без нее, тут и думать нечего — может, только на ужин дадут хлеба с кашей…

Сверху тяжело прошел отец. Она автоматически прислушалась — нет, пока ничего страшного. Это не те шаги. Тут просто не надо на глаза попадаться. Мысли вернулись к еде.

Денег нет, так что сегодня не удастся купить потихонечку требухи у уличного торговца — или жареной, с коричневой корочкой, рыбы у пристаней. Ко-о-о-рочка… Все равно поздно, это утром так торгуют. Она остановила себя и начала думать дальше. Кладовка. Там только мука, наверное. А сырое мясо, в основном, так просто не сьешь — мать редко покупает вырезку или край, да и соли нет.

В животе заурчало. Алисия оглянулась — не слышал ли кто, не смотрит ли? — и погладила животик. Хоть снаружи.

Значит, можно попробовать попросить чего-нибудь у богатой вдовы купца, мадам Катерины. Эта обожает, когда "все по-дворянски". Настоящие дворяне к ней не ходят, само собой — так что за "дворянское" обхождение она мирится даже с ней. Неплохой вариант. Надо только позаботиться, чтобы мать не видела, куда Алисия денется с улицы. Хотя это тоже не просто.

Можно…

— Алисия!

Важно все сделать правильно.

— Да, матушка? — она встала с лавки и присела в реверансе. Она уже большая. Ей почти шесть, и она не ошибется, как год назад, не присев на обращение. Больше не поймаете.

— Возьми вот и сходи в лавку. Нужно купить…

Вот это удача! Вот! Если правильно себя вести — удача придет! Два скипетра, а купить надо рыбы и крупы, так что просто сбегаю в лавочку у пристани, вот и будет три медяка, а если удачно поторговаться — четыре!

Но. По переулку, который надо пройти чтобы успеть, бегает стая мальчишек — они могут закидать платье грязью, тогда мать поймет, что она ходила не в ту лавочку. Так что надо подумать — как бы этого избежать?..

Сначала она этот проклятый кодекс* ненавидела. У нее начинала болеть голова, как только она замечала его переплет.

Его купил отец, когда из имения (ей было около семи) прислали немного денег и он, прежде чем снова упился, решил что воспитает из детей "настоящих дворян". Книготорговец ему и продал этот кодекс, который ему передали из какого-то богатого дома. "О надлежащем поведении отпрыска рода благородного…" и еще восемнадцать слов.

Мать кричала и требовала от нее сначала, чтобы она собирала все эти разбегающиеся крючки в слова, потом — чтобы она ей точно повторяла все эти "споспешествования надлежащему изъявлению в куртуазии", а потом, чтобы она себя еще и вела по этим правилам.

Годам к тринадцати она поняла, что мать с отцом хотели ее выгодно выдать замуж. Вопреки логике, им втемяшилось в голову, что ее для этого надо воспитывать. Лучше бы ее кормили — больше шансов на то, чтобы такой способ покупки права голубятни кого-то бы заинтересовал. А так — серая, худая, забитая… Обедневших дворян не так мало. Те, кого интересует древность рода с ними не общались, а на минимально приличное приданое денег, конечно, не было.

Впрочем, следовало признать, такая форма выведения денег из отцовской пьянки оказалась небесполезной.

В одиннадцать лет как-то вдруг кодекс заговорил в ее защиту. Сначала — он стал ее поддерживать.

— Учи! Учи, оглобля!

— Но я выучила, матушка!

— Читай, дура, что там написано! — мать замахнулась на нее худой загрубевшей рукой в цыпках.