На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

До чего было обидно возвращаться к этим уже пройденным страницам – я-то воображала, что уже добралась до конца злополучного учебника! До того самого конца, после которого, как говорила мадмуазель, я смогу читать «Туфли Абу Касима»!

Как бы то ни было, надо было прочесть эти последние четыре страницы «текста».

Через неделю, которая показалась мне очень долгой, мадмуазель сказала, что теперь все хорошо:

– На этот раз ты прочла без ошибок.

Я не понимала этих «текстов». А мадмуазель была в восторге. Воистину взрослых понять трудно!

– Франсуаза, завтра начнем «Туфли Абу Касима».

– Какая радость! С учебником уже всё?

– Да, но мы его будем держать под рукой на случай… если тебе понадобится повторить!

На другой день я пришла заниматься в большом возбуждении.

– Дойдем до сих пор, – сказала мадмуазель, поставив карандашную пометку на пятой или шестой строчке первой главы.

– Нет, нет, до сих пор, – возразила я, показав на конец первой страницы.

Она засмеялась:

– Посмотрим.

И вот я уже бубню слоги, составленные из букв, и перескакиваю через один самый непонятный слог, чтобы поскорей добраться до конца слова.

– Нет, нет, внимательней, ты пропустила слог.

И мадмуазель, карандашом рисуя сверху дужки, принялась отделять слог, который мне предстояло прочесть, от следующих. Она поправляла:

– Нет, не так: «д» и «е» – это не «ед», это «де», а потом «р-е» – «ре» – «ре» и «в-о», да так и читай, «во». Теперь читай слово целиком (она соединяла три маленьких дужки одной большой): «де-ре-во», «дерево». Посмотри, «едрево» – это же ничего не значит. Хорошо. Но ты устала, до сих пор ты читала очень хорошо, без ошибок, а теперь читаешь как попало. Хватит на сегодня.

Мы не добрались даже до ее карандашной пометки!

– Завтра пойдем дальше, но если хочешь, перепиши себе в тетрадку письменными буквами первые строки, до этой точки. Будь внимательна: в книжке буквы не письменные, а печатные.

Писать то же самое, но по-другому было опять-таки странно, но забавно. Мадмуазель не делала никаких замечаний. Остановившись, я посмотрела на нее.

– Пиши дальше, хорошо, правильно.

Но зачем все это?

Я очень любила мою учительницу, но совершенно не понимала, что она заставляет меня делать. К чему это нас приведет?

Помню день, когда впервые прочла без ошибок (как она сказала) целое предложение. Это было предложение, потому что оно начиналось с большой буквы, там были запятые, на которых надо было остановиться и набрать воздух, а дочитав до точки, следовало сделать паузу.

– Хорошо, читай следующее предложение.

И мой взгляд поплелся дальше, а голос, напряженный и монотонный, бубнил слог за слогом слова, по которым я водила пальцем. Мадмуазель не рисовала больше карандашом дужек над строчками, не закрывала пальцем непрочитанную часть слова. Наконец я добралась до точки, за которой начиналось «с красной строки».

– Очень хорошо. Что ты прочла?

Я показала на абзац:

– Все это.

– Да, но что ты прочла? О чем здесь говорится?

На правой странице была картинка. И я пустилась придумывать, о чем (как мне казалось) говорила эта картинка. Мадмуазель очень серьезно и все так же спокойно сказала:

– Нет, это ты придумываешь. Это не то, что здесь написано и что ты так хорошо прочла.

– Как? (Что она имеет в виду, когда говорит «очень хорошо прочла»?) Честное слово, здесь так написано.

– Тогда читай сначала (слезы, носовой платок). Ну не унывай, у нас получится.

– (К чему это все? Все время сначала да сначала.) Нет, нет, мне больше не хочется читать.

– Ну, Франсуаза, у тебя уже почти получается… Не унывай!

И я, всхлипывая, принимаюсь сквозь слезы читать полстраницы с самого начала. Невыразительная, бессмысленная вереница звуков, которые трудно произносить, тем более что мешают слезы и все время приходится сморкаться.

В третий, в четвертый раз читаю этот проклятый абзац, и мадмуазель по-прежнему спокойно спрашивает:

– Ну о чем здесь говорится? Полно, утри слезы, высморкайся, попей воды, вот так, а теперь сначала, на запятых отдыхай. Слушай хорошенько, что читаешь.

Слушать? Слушать?? Начинаю сначала и – о чудо! Я стала слушать, что читаю, и фраза обрела смысл! Это было замечательно! Добравшись до точки, я пошла дальше, слушая свое чтение, потом, добравшись «до красной строки», начала сначала, хотя мадмуазель ничего не говорила, – просто для собственного удовольствия; сперва я читала медленно, слушала сама себя, и мой напряженный, монотонный голос делался увереннее, я читала уже быстрее, останавливалась на запятых, продолжала, понижала голос на точках! Я не хотела останавливаться, но всех уже звали к столу. Так вот что такое читать? Каждое предложение, каждый абзац что-то означают. Да, но…

За столом мадмуазель сказала маме:

– Готово, Франсуаза читает.

– Быстро научилась.

– Да, хотя Франсуазе показалось, что не очень, и я не вполне уверена, что ей это понравилось. Правда, Франсуаза?

– Нет, понравилось… просто я не знала, что такое читать.

Братья спросили:

– Ты думала, это как?

– Не знаю… Как-то по-другому.

– Какая ты все-таки дурочка! Читать – это и есть читать, а писать – значит писать, вот и все.

Они, конечно, были правы, наверное, так оно и было.

После обеда на пляже я подошла к зонтику, под которым сидела мадмуазель с вышиванием.

– Скажите, мадмуазель…

– Что такое?

– Я хотела бы знать, как по правде учатся читать.

– Но ты же теперь знаешь.

– Да, потому что вы сказали, чтобы я слушала… И тогда мне стало понятно, но может быть, завтра я уже так не сумею!

– Что ты! Теперь уже не забудешь. Это все равно что ходить: если научилась, то уже не разучишься.

– Да, но я про то, что там написано… Хорошо, что мне понятно, но это не интересно, это не настоящие «Туфли Абу Касима».

– Нет, настоящие – это начало истории. Ты прочла первую главу.

Я задумалась.

– О чем ты размышляешь?

– Я думаю, почему вы мне раньше не сказали, чтобы я слушала.

– Нет, я тебе все время говорила, но у тебя не получалось слушать, тебе, наверно, было слишком трудно следить глазами.

– А когда читаешь и слушаешь, это другая история, чем та, что нарисована?

– Иди играй, завтра разберемся, что тебя смущает.