Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

– Мы отомстим, – сказал Сева, когда молчание сделалось невыносимым.

– Да.

Как часто они давали друг другу это обещание отомстить! Словно бы только местью общему врагу и проверялась их дружба. Обидно и больно. Так больно, что хочется плакать.

Но он не будет, он дал себе слово.

– Пойдем! – Митяй повернулся к пепелищу спиной. – Тут неподалеку есть избушка пасечника. Если ее не спалили, сможем там переночевать.

Избушку не спалили. Наверное, просто не заметили. Стояла она на границе между лощиной и лугом, в стороне от Видово. Чтобы попасть внутрь, пришлось прикладом сбить замок. Внутри было холодно и пусто. Никаких запасов! Да и какие могут быть запасы в голодное военное время? Есть крыша над головой, есть печка-буржуйка – вот и хорошо. Какое-то время они думали, а стоит ли разводить огонь, но все же решили, что стоит. Не осталось в окрестностях Видово ни единой живой души. Нечего было делать живым на погосте.

Перед сном, греясь в волнах исходящего от печки тепла, поужинали зайчатиной и разработали план дальнейших действий. Хорошо хоть, что Сева согласился дождаться рассвета, не придется переться по лесу ночью. Оставалось решить, куда переться…

Гремучий ручей лежал в стороне от их маршрута. Чтобы выйти на ту дорогу, где сгорел автомобиль фон Клейста, совсем не обязательно было заходить в лощину. Наоборот, лесом было бы быстрее и спокойнее. В лесу он, Митяй, у себя дома, а фрицы на вражеской территории. В лесу можно отыскать место и для укрытия, и для засады. Да и Горынычу там спрятаться проще. А в усадьбу можно заглянуть на обратном пути. Митяй пока не понимал, зачем им в усадьбу, но думалось, что Сева не сможет пройти мимо.

Спать решили по очереди.

– Я первый. – Не попросил, а просто проинформировал Сева. Так сильно устал, или была какая-то другая причина?

Возражать Митяй не стал. Тем более сам он был еще бодр и, как ни странно, полон сил. Казалось, он сможет бодрствовать до самого утра, но не вышло. Сон подкрался незаметно, ухватил мягкой лапой за загривок, повалил на лавку, а потом вдруг истошно заорал в ухо…

Митяй вскочил, замотал головой, пытаясь понять, где он и кто это так орет.

Орал Сева. Кто же еще! Вернее, уже не орал, а так же, как он, тряс башкой, пытаясь выпутаться из сетей сна.

– Что? – спросил Митяй, подкидывая в печку полешко. – Приснился кошмар?

Сева ничего не ответил. Вид у него был пришибленный, но во взгляде… во взгляде появилась надежда.

– Что тебе приснилось, блондинчик? – спросил Митяй, не особо рассчитывая на ответ.

Сева и не ответил, вместо этого выглянул в окошко и сказал:

– Скоро рассвет. Если уж мы все равно не спим, давай выдвигаться.

Выходить из тепла избушки в рассветную слякоть не хотелось, но Митяй не стал спорить. Ведь и в самом деле уже проснулись. На дорожку они выпили заваренного на липовом цвету чая. Сушеная липа – единственное, что осталось из съестных припасов. Да и какие это припасы? Так, баловство.

Горыныч ждал снаружи. Наверное, так и пролежал перед избушкой, охраняя их сон. Или он слишком хорошо думает о Темном псе? Тетя Оля позвала его не для них, а для Тани. Так уж вышло, что Тани больше нет, а пес все еще есть. Неприкаянная душа. Или нет у него души?

Вопросы эти были слишком сложными, чтобы искать на них ответы прямо сейчас, поэтому Митяй просто погладил костяную башку по черепушке. Черепушка была гладкая, даже приятная на ощупь, словно отполированная. Подумалось вдруг, что, если даже Горыныч им и не друг, уже хорошо, что не враг, потому что вот эти челюсти… они такие страшные!

Пока не рассвело, по лесу шли медленно, боялись напороться в темноте на ветки деревьев, а с рассветом ускорились. Сейчас первым шел Сева. И не потому, что хорошо знал путь, а потому, что двигались они теперь вдоль дороги, ведущей от Гремучего ручья к городу. И захочешь, а не заблудишься. Соня сказала, что подорванный автомобиль они видели как раз на этой дороге, но не сказала, на каком ее участке. Вполне могло статься, что до самого города они тогда не дошли совсем чуть-чуть. Горыныч сначала держался поблизости, а потом исчез. Почему-то Митяю казалось, что Темный пес нервничает. Наличие нервов было таким же спорным вопросом, как и наличие души, и он привычно не стал развивать эту мысль. Сейчас главной его целью был присмотр за Севой. Друга следовало придержать. Чтобы не рвался на дорогу, которая хоть и выглядела безлюдной, но явно была торной. Чтобы не наделал глупостей, если они вдруг встретят фрицев.

Им повезло, по пути к цели они не повстречали ни единой живой души. Лишь однажды по дороге проехал грузовик со свастикой на бортах. Звук мотора они услышали задолго до его появления, поэтому успели спрятаться.

А еще они нашли-таки то, что искали. Нет, они не нашли автомобиль. Митяй оказался прав: следов случившегося почти не осталось. Сам автомобиль и, наверняка, тела, забрали фрицы. Они ведь не могли не знать, кому он принадлежал! Они ведь не просто так устроили карательный налет на деревню. Автомобиля не было, но осталось место. И глубокая колея, ведущая от дороги к изуродованному, обгоревшему дереву. И пятачок выжженной мертвой земли. Вот так все было: перед тем, как взорваться, автомобиль фон Клейста слетел в кювет и врезался в дерево. Может быть, он взорвался от этого удара? Может быть, сдетонировала бомба? Он уже хотел высказать свои подозрения вслух, но не стал: Сева все равно бы его не услышал. Сева стоял в самом центре этой мертвой земли и словно бы к чему-то прислушивался. Митяй тоже прислушался, но ровным счетом ничего не услышал. Если только хрустнувшую под лапой Горыныча ветку. Горыныч остановился у границы гари. Ноздри его раздувались, а похожая на черные иглы шерсть вздыбилась на загривке. Горынычу явно очень не нравилось это место. Может быть, он что-то чуял? Впрочем, если бы чуял, то уже давно бы нашел. Он хоть и адов, но все равно пес.

– Ты убедился, – сказал Митяй тихо. – Ничего не осталось. Они все… – он хотел сказать «убрали», но вместо этого сказал «забрали». – Они их забрали, блондинчик. Нам нужно смириться.

– Забрали? – Сева обернулся, но смотрел он не на Митяя, а на Горыныча. И обращался к Горынычу: – Почему ты ее оставил? Ты же должен был ее защищать! – Голос его сорвался на крик. А Горыныч ощерился. Теперь в нем не осталось ничего от пса, теперь было ясно, что это чудовище. У Митяя остановилось сердце. Потому что на чудовищ нельзя орать. И, уж тем более, чудовищ нельзя ни в чем упрекать. Горыныча точно нельзя…

– Блондинчик, полегче… – Он сделал шаг, отделявший его от гари, потом еще один, приближающий к Севе. – Послушай…

Сева не стал слушать. Наверное, Сева устал молчать. Все эти дни он кричал только во сне, а теперь вот… прорвало и наяву. Он кричал, обвинял Горыныча в предательстве, но Митяй точно знал, что на самом деле обвиняет он себя.

А Горыныч кинулся. Наверное, чудовище в нем не выдержало чудовищных оскорблений. Он кинулся, но приземлился не на грудь к Севе, а перед границей, отделяющей живую землю от мертвой. Приземлился четко, даже когтем не задел того, что огонь превратил в прах. И тут же, у границы, лег, посмотрел на Севу тремя парами глаз, заскулил. Он скулил не как чудовище, а как самый обыкновенный пес. Брошенный хозяйкой, потерявшийся.