Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

и даже слов гимна (на мелодию, очевидно, уже не хватило усердия), менталитет народа по-прежнему остаётся советским.

Советский народ по-прежнему верит в вождя, по-прежнему не отвечает за своё будущее и по-прежнему ощущает своё превосходство над представителями других наций (знать их для этого вовсе не обязательно). Вообще, чувство шовинизма зачастую присуще представителям «великих народов». Британцы, американцы, россияне – всем присуще смотреть свысока на окружающие цивилизации. «Мы победили во Второй мировой войне!» – скажут вам они все. «Мы имеем великую историю!» – напомнят они. «Мы победили Наполеона!» – скажут британцы и россияне. «Мы – самая могущественная страна в мире!» – ответят американцы. «Мы были самой большой страной в мире!» – напомнят англичане. «Мы – самая большая страна в мире!» – расскажут россияне.

Эти и сотни других подобных аргументов приведут представители «великих народов» в доказательство своей богоизбранности. И каковы бы ни были контраргументы, никто не примет их во внимание, ведь каждому важно чувствовать свою значимость в сравнении с окружающими. Неспроста девизом английской монархии является фраза: Dieu et mon droit[4], пускай она и сказана по-французски.

С другой стороны, чувство превосходства даёт осознание, что иные представители общества (пускай даже все они принадлежат к одному великому народу) странным образом отличаются от подавляющего большинства: носят раздражающую одежду, слушают чуждую советскому сердцу музыку, ведут губительный образ жизни, но главное их преступление – в пугающе кощунственном образе мысли. Это удивительно, но подчас мысли людей оскорбляют намного сильнее, чем их внешний вид, привычки и поведение. Наиболее болезненно румяные домохозяйки и товарищи в кабинетах воспринимают чужие слова, когда они говорятся без смягчающих фраз и обиняков, – в этот момент неприкрытое бесстыдство оскверняет их мировоззрение и хлёсткой пощёчиной колеблет маску благочестия.

Примерно в таком ключе, с перерывами на песни и неправдоподобные истории «из личного опыта», проходила наша беседа. Спустя несколько незаметно пролетевших часов Димка начал собираться и предложил мне вместе дойти до метро. Поскольку в девять я должен был являться домой, я принял его приглашение, и мы, попрощавшись с Илюхой и Ленор (она с нами не пошла), отправились в сторону метро.

– Очень здорово посидели! – сказал я по дороге Димке.

– Да, неплохо, – согласился он.

– Я бы сказал, просто великолепно! Ты знаешь, я рад, что Илюха вернулся.

– Да, Илюха крутой, – задумчиво кивнул Димка.

– Ты чего такой хмурый? – спросил я.

– Да не, всё в порядке.

– Слушай, Дим, – неуверенно произнёс я. – Мы с тобой не так много общаемся и всё такое. Но, может быть, я могу тебе чем-то помочь.

– Спасибо, Бармалей, – вымученно улыбнулся он. – Правда, спасибо, но ты ничем не можешь помочь. Да всё в целом нормально… Так, как оно должно быть.

Остальной пусть до метро мы проделали в молчании.

Следующая неделя, последняя во второй четверти, прошла в контрольных работах и подсчёте успеваемости учеников за полугодие (с десятого класса нам не ставили отметки в четверти). После получения дневника, в котором, по счастливому стечению обстоятельств, не оказалось ни одной тройки, я пришёл домой и задумался.

Была пятница, 28 декабря. Впереди – каникулы, домашнее задание нам не задали. Через три дня – Новый год. А я решительно не знал, что мне делать, чем себя занять в эти каникулы. В нашем районе не было принято уезжать куда-нибудь на праздники. В целом ездить куда-то чаще, чем раз в год, мало кто мог себе позволить. Да я и не думал о том, чтобы уехать, просто не знал, как мне скоротать время.

Разумеется, меня ждала батарея книг: в новом году мне предстояло поступать в университет, и для вступительных экзаменов я должен был одолеть всю программу. Однако это меня совершенно не утешало.

За исключением школы, занятий с преподавателями, чтения книг и попоек с панками, в моей жизни ничего не было. Я не жаловался, потому что у некоторых ребят, я знал, не было и этого. Кто-то, правда, оттягивался в компьютерных играх: многие мои одноклассники с удовольствием реализовывали себя в виртуальной реальности, где могли быть героями, путешественниками, первооткрывателями – одним словом, кем угодно. Но на самом деле это были всего-навсего шестнадцатилетние подростки, которые, несмотря на все коды, патчи и скрипты, ни хрена не знали о жизни. Я не хотел становиться героем в виртуальном мире, я хотел быть героем здесь, но в действительности в те моменты, когда никого не было дома, – на секунду останавливаясь у зеркала в прихожей, я видел в нём человека, который в любой героической истории сошёл бы максимум за персонажа второго плана, эдакого доброго дурачка-неудачника.

Моё романтическое восприятие мира, заложенное многочисленными английскими писателями, произведения которых дарила мне бабушка, не предполагало, что мир – это просто мир, где нет никаких правил, границ и требований. Я смотрел на действительность, как на поле битвы, где я день ото дня терплю поражение. Но если бы я был в реальной войне, мне уже давно пора было принять капитуляцию, а вместо этого я, как солдат Брестской крепости, продолжал вести этот бой – не ради победы, не ради славы, не ради спасения, а просто потому, что так надо.

Мы чувствуем себя бессильными не тогда, когда нас настигают невзгоды, но тогда, когда мы не знаем, что с ними делать и как быть дальше. Ощущение собственного могущества к нам приходит не в моменты покоя, но в часы величайших потрясений, когда мы встаём и крепко держим удары суровой судьбы. В то же время чувство беспомощности присуще всякому, кто не знает своего места в этом мире, не видит своей цели и не знает, как изменить этот мир, если он его не устраивает. Я твёрдо знал, что мне не нравится моя жизнь, но, вместо того чтобы в один момент взять и кардинально её изменить, я стремился добавить в неё моменты, которые могли хоть как-то скрасить моё унылое существование.

И одним из таких моментов должен был стать предстоящий Новый год, но я решительно не знал, что мне делать. Я мог провести Новый год вместе с мамой и отчимом – как и в прошлом году, на время праздника все забыли бы старые обиды и заключили бы новый незыблемый пакт Молотова-Риббентропа.

Я был бы бесконечно счастлив провести Новый год с дядей Гришей, однако, как я уже говорил, он уехал кататься в горы.

Судя по всему, думал я, предстоящий год я буду встречать один у себя в комнате, с телевизором и бутылкой колы, в которую буду без палева подливать портвейн. Я представил себе, как за этим занятием меня застукивает моя любимая матушка, и в честь праздника делает мне поблажку, и награждает всего пятьюдесятью ударами ремня (за все годы она ни разу не поймала меня на пьянстве). Пытаясь выкинуть столь нелицеприятную мысль из головы, я не сразу заметил, что у меня звонит телефон.

С тревожным ощущением я нажал кнопку ответа, – в ту пору определитель номера был услугой платной, и мне такая роскошь, разумеется, не была доступна. Это оказался Илюха.

– Привет, Бармалей! – сказал он.

– Привет!

– Какие планы на Новый год?

– Да в общем-то никаких, – честно признался я.

– Если хочешь, приходи ко мне, у меня будет вписка.

– Спасибо, старик! – от всей души поблагодарил я. – Я постараюсь.

– Ты лучше не старайся, а просто приди.

– Хорошо, – сказал я и повесил трубку.

Когда вечером домой пришла мама, я долго думал, как подступиться к этому разговору. Наконец она пришла ко мне в комнату и спросила, как у меня дела.

– Нормально, – сказал я. – А как вы Новый год отмечать планируете?

– Дома, друзья приедут, а почему ты спрашиваешь? – ответила она.

– А дома – где именно?

– Ну, на кухне, наверно, а в чём дело?

– Слушай, я вот подумал, – осторожно произнёс я. – Я бы тоже хотел его встретить.

– Ну так встречай, кто тебе мешает?

– Ну, понимаешь ли, дело в том, что в виду некоторых обстоятельств на кухне мне не очень получается проводить много времени.

– Слушай, Новый год – это время простить друг друга и начать всё сначала, – примирительно сказала мама. – Я поговорю с Игорем, вы помиритесь, и всё будет хорошо. Только постарайся на этот раз не доводить его, ладно?

– Может, чтобы не доводить его, мне лучше всего встретить Новый год не с вами? – предложил я.

– А