Наука любви и измены - Робин Данбар

Такую тактику вполне естественно окрестили гипотезой «крыши» (или гипотезой телохранителя). В этом случае самка выигрывает от партнерских отношений гораздо больше, чем самец. Ведь он – единственное спасение для ее детенышей. Что касается самца, то еще неясно, в каком случае он сможет произвести больше потомства: оставшись с самкой на всю жизнь или предавшись беспорядочным связям. Поэтому разумно предположить, что в данном случае именно самка проявит больше усердия, чтобы сохранить брачные отношения и удержать партнера.

Вариант описанной тактики возникает в больших группах, где имеется много самцов. В таких случаях самки в репродуктивном состоянии подвергаются постоянным домогательствам со стороны похотливых кавалеров. Крайний случай – одичавшие козы и овцы: каждую самку, у которой начинается течка, обступают самцы и буквально у нее на спине дерутся между собой за право спаривания. Я много лет изучал диких коз в Шотландии и Северном Уэльсе и никогда не переставал поражаться этому совершенно хаотическому зрелищу: самки разбегаются во все стороны от самцов, а те яростно сшибаются рогами, чтобы оказаться первым в очереди, когда наконец удастся поймать какую-нибудь из беглянок.

Агрессивные домогательства вызывают у самки реакцию стресса, которая приводит к выбросу как кортизола («гормона стресса»), так и эндорфинов в большом количестве; они в свою очередь препятствуют выбросу гормона, высвобождающего гонадотропин. В результате яичники не получают от мозга химической команды на овуляцию, и самка остается бесплодной. Единственное решение этой проблемы для самок (хотя козы никогда к нему не прибегают) – образовать постоянную брачную пару с самцом, который затем отгонял бы других претендентов. Похоже, именно такую тактику взяли на вооружение гориллы, хотя у них сразу несколько самок «вешаются» на одного самца – самого крепкого и сильного в окрестностях. Самец при этом, похоже, инициативы не проявляет.

Четвертое основание для брачного союза – совместная забота о потомстве. Здесь все зависит от способности обоих полов с одинаковой легкостью выполнять родительский долг – или, по крайней мере, организовать такое разделение труда, при котором один родитель заботится о детенышах, а второй добывает пищу, чтобы прокормить мать и детей. Первый вариант обычно наблюдается у птиц (именно поэтому около 85 % всех видов птиц моногамны), но это возможно лишь потому, что процесс выкармливания и воспитания у них, по существу, гендерно нейтрален. В выведении потомства у птиц имеется два ключевых этапа: сперва насиживание и защита кладки от разорителей гнезд, а затем – доставка корма благополучно вылупившимся птенцам. У млекопитающих стадии насиживания соответствует внутриутробное вынашивание (а заниматься этим может только самка), а второй этап представляет собой лактацию (опять-таки молоко вырабатывается только у самки). Иными словами, в обоих случаях самцы млекопитающих (включая человека) оказываются не у дел. Правда, второй этап еще оставляет какой-то шанс самцам, что можно наблюдать у очень небольшого количества млекопитающих. Самый яркий пример – семейство собачьих (куда, помимо собак, входят волки, лисицы, койоты и шакалы). Все без исключения представители семейства абсолютно моногамны, что для млекопитающих просто уникально. А причина в том, что самец способен прокормить и самку, и щенков, принося в логово полупереваренное мясо, пока самка заботится о многочисленном выводке. После удачной охоты самец, как обычно, съедает мясо, а потом в желудке несет его в свое логово. Там он отрыгивает содержимое желудка, чтобы его могли съесть сука со щенками. Наполовину переваренное мясо служит отличной пищей для подросших щенков. Конечно, для травоядных такое невозможно: зелень, съеденная «по второму разу», совсем не так питательна, как полупереваренное мясо.

Прекрасную иллюстрацию родительского разделения труда мы наблюдаем у приматов. Хотя и уникальную даже для них: у крошечных мармозеток и тамаринов из семейства игрунковых, обитающих в Южной Америке, самец самолично таскает на себе обоих детенышей. Самке они достаются всего минут на десять, чтобы она могла их покормить. Но и тогда самец сам решает, когда забрать их у матери: он буквально оттаскивает малышей от нее, пока они в него не вцепятся. По сути, самка игрунковых служит всего лишь молочным автоматом: со всем остальным справляется самец – условно говоря, и пеленки меняет, и сказочку на ночь рассказывает.

Все дело в том, что физиология тамаринов тоже по-своему уникальна: самки производят на свет двойню и возвращаются в репродуктивное состояние практически сразу же после родов, а не после отлучения детенышей от груди. Последнее означает, что, пока самец возится с новорожденными, уже поспевает второй приплод, так что оставаться рядом с самкой очень даже имеет смысл. Новая двойня родится примерно тогда, когда придет пора отлучать первую от молока. Таким образом, размножение у тамаринов, можно сказать, поставлено на конвейер. Поскольку самка способна приносить двойню благодаря тому, что самец берет на себя часть родительских хлопот, он, оставаясь моногамным, производит больше потомства, чем если бы выбрал иную стратегию и блуждал бы в поисках овулирующих самок.

Все приведенные примеры свидетельствуют, что оба пола равно заинтересованы в поддержании брачных отношений: они не способны успешно вырастить потомство в одиночку, без взаимопомощи. А значит, они одинаково дорожат партнерством. Еще важнее (особенно для млекопитающих) то, что, раз уж самец тратит время и силы на родительский труд, он должен проявлять заинтересованность в том, чтобы детеныши, о которых он заботится, были точно его собственные, а не чужие.

Самцы млекопитающих по жизни не уверены в собственном отцовстве, и это ставит их в эволюционно уязвимое положение, поскольку забота о чужом потомстве – это генетический альтруизм. Самоотверженность одних самцов попросту подталкивает других к тому, чтобы бросить собственное потомство и отправиться на поиски новых приключений, предоставив выполнение родительских обязанностей какому-нибудь простофиле. Собственно, именно это и наблюдается иногда у тамаринов: если к группе присоединяется новый самец и вызывается помогать какой-нибудь самке, носить ее детенышей и опекать их, то самец-производитель немедленно бросает свою партнершу, как только она забеременеет, уходит и пытается найти себе новую самку. Такое случается, потому что высокий уровень смертности среди самок в довольно тяжелых условиях приводит к переизбытку самцов и нехватке семейных участков. Молодые самцы-холостяки охотно «пристраиваются» к сложившимся парам и помогают им, дожидаясь, когда появится новая территория для размножения. В случае, если самцы прибиваются к территориям своих родственников, они все равно генетически заинтересованы в потомстве, пусть и не в собственном, а самец-производитель не прочь передоверить потомство и заботу о нем новичкам, прекрасно понимая, что те отлично справятся – именно в силу родственных уз. Самке подмена, похоже, практически безразлична: был бы рядом кто-нибудь, кто вовремя «меняет пеленки», а остальное – дело десятое.

А что же человек?

Традиционно считалось, что брачные отношения возникли у людей для того, чтобы оба родителя могли заботиться о детях. Разумеется, никто не тешил себя иллюзией, будто наши прапрапрадеды нянчились с младенцами: ведь даже в наше время мужчины занимаются подобными вещами лишь в самых продвинутых странах, да и то когда никак нельзя отвертеться. Скорее предположение обосновывалось потребностью в разделении труда: как это бывает во всех традиционных обществах, женщины занимались детьми (в чем им изредка помогали мужья), а мужчины ходили на охоту, чтобы обеспечить семью едой. То есть речь шла о «собачьей» модели семейного поведения. Такое представление господствовало с последней четверти XIX века, то есть с тех пор, как под влиянием идей Дарвина люди начали задаваться вопросами об эволюции человеческого института брака.