Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

Разочарованный, даже разозленный, Журден оставил свои деликатные любовные ласки, чтобы улечься на нее сверху. Он с таким напором вонзился в девственный проход, который решил в конце концов преодолеть, что у Сидони невольно вырвался стон боли. Она вся сжалась от ужаса и стала отбиваться.

– Нет, нет, не трогай меня! – взмолилась она.

Но Журден не слушал, опьяненный желанием обладать ею и надеждой, что удовольствие, которое она получит потом, оправдает его упорство. Вожделение, фрустрация[14] – у него больше не было сил противостоять всему этому. И вот, когда он только-только начал проникать в нее, чья-то сильная рука отбросила его назад. Мгновение – и Журден ударился о стену, после чего получил удар в челюсть и в солнечное сплетение. Не понимая, что происходит, с окровавленными губами, он попытался рассмотреть противника, хотя и так знал, что имеет дело с Лориком. Разумеется, это был он. Брат-близнец Сидони склонился над Журденом – с обнаженным торсом, в наспех натянутых пижамных штанах.

– На свое несчастье, я остановился у двери послушать… Мерзавец, как ты смеешь принуждать мою сестру? Если девушка не хочет, она имеет право отказать! Или тебя в полиции этому не учили?

– Кретин, какое тебе до нас дело? – ответил вопросом на вопрос разозленный Журден.

– Прошу вас, уймитесь! – взмолилась Сидони, не повышая голоса. – Подумайте о маме! Что, если она спала, а мы ее разбудили? Ее или папу…

Девушка встала и теперь протягивала к ним руки в надежде, что на этом жуткая сцена и кончится. Но в комнату ворвался Пьер, а следом за ним – Жасент.

– Вы в своем уме – поднимать такой шум? – возмутилась она. – Что на вас нашло?

– Ничего, совсем ничего, – всхлипывая, пробормотала Сидони. – Господи, как стыдно… Какой позор! Уйдите все из комнаты, даже ты, Журден! Уйдите, или я умру от стыда!

– Прекрасно! Уж лучше я поеду в ночь по заснеженной дороге, чем останусь в этом доме в компании сумасшедших! – с трудом переводя дух, произнес ее супруг. – Где моя одежда?

– Ради бога, не зажигайте свет! Твои вещи там, на стуле. Лорик, выходи из комнаты, и ты, Пьер, тоже!

Мужчины подчинились. Света, проникавшего в спальню из коридора, было достаточно, чтобы Жасент заметила – ее сестра дрожит всем телом.

– Ложись скорее в постель, Сидо, ты продрогла, – посоветовала она.

– Вовсе нет. Пойми, я готова сгореть от злости и стыда! Если бы я могла заранее предугадать, что случится, я бы ни за что не приехала сегодня в Сен-Прим!

Журден, который уже оделся, замер в нерешительности. Он готов был пожалеть свою молодую супругу, но и ярость в нем еще не утихла.

– Я уезжаю, – вздохнул он.

– Снег шел весь вечер, и на машине сейчас не проехать, – возразила ему Жасент. – Не глупите, Журден. Завтра всё уладится.

– Я не хочу спать с ним в одной кровати, – сказала Сидони. – Это он во всем виноват!

– Если так, иди ляг на кроватку Анатали. Она короткая, и тебе придется поджать ноги, но другого выхода я не вижу. Анатали спит сегодня между Пьером и мной.

– Нет, не беспокойтесь обо мне, – сказал Журден. – Я пешком дойду до Сен-Прима и переночую у вас, Жасент, если вы позволите.

На том и порешили. Через десять минут полицейский на цыпочках вышел из дома. Подбородок у него болел, губа была разбита, во рту – горький вкус крови. Сидони удержала сестру рядом с собой, чтобы выплакаться у нее в объятиях.

– Ему хотелось, и он попытался еще раз – но безуспешно, – призналась она в конце концов еле слышным шепотом. – Мне было очень больно, я стала его отталкивать, но на этот раз он продолжал… На беду, этот поганец Лорик подслушивал под дверью! Если родители что-то услышали, я больше не смогу смотреть им в глаза! Я никогда больше не приеду в этот дом!

– Сидо, милая, внизу наверняка крепко спят – день был тяжелый, все так волновались… Лорику, конечно, не нужно было подслушивать. Он перегибает палку. А тебе следует обратиться к доктору или к повитухе, если идти на прием к мужчине ты постесняешься. Может, у тебя какие-то проблемы, какой-то врожденный недостаток.

– Спасибо, конечно, только это меня не утешает! Если ты окажешься права, у меня никогда не будет нормальной жизни – ни детей, ни супружеских радостей. Вот Эмма – другое дело! В пятнадцать она уже переспала с каким-то парнем, а в шестнадцать родила ребенка – надо думать, без малейших затруднений!

Жасент очень устала, а потому не нашлась с ответом. Подумала только, что Эмма дорого заплатила за ошибки юности. Очень дорого – ценой собственной жизни.

– Ты так боишься, что страх тебя парализует, – сказала она. – Или же вы с Журденом просто не созданы друг для друга. Ты отвергаешь саму мысль о том, чтобы принадлежать ему, я хочу сказать, в том, что касается физической любви.

– Но это же бессмыслица! Уверяю тебя, многие женщины выходят замуж без любви, и им ничто не мешает отдаваться мужьям. Решено! Если завтра повитуха придет к маме, я попрошу, чтобы она осмотрела и меня…

– Может, Матильда смогла бы…

– Матильда? Никогда твоя старая ведьма ко мне не прикоснется!

– Ладно! Если нужно, я приведу повитуху. А теперь ложись спать, Сидо. И один совет: помирись поскорее с мужем. Он купил тебе твой драгоценный магазин. Он тебя обожает.

Вместо ответа Сидони бросилась на постель, натянула одеяло на голову и разрыдалась. Жасент вышла. В голове у нее теснились странные мысли: «До того как умерла Эмма, я считала, что мы с Сидо очень близки. А теперь мне кажется, что передо мной чужой человек. А ведь она – моя сестра, моя маленькая Сидо, и она несчастна!»

* * *

В соседней комнате Лорик лег на кровать рядом с Дорой и закурил сигарету, однако ему не удалось успокоиться. От злости он ударил кулаком по матрацу и тихо выругался.

– Что с тобой? – спросила любовница в полусне.

– А то, что я повел себя как придурок, как первостатейный идиот! Дора, просыпайся, давай немного поговорим.

Женщина повернулась к нему, нежно погладила по плечу.

– Говори, мой котеночек!

– Дора, прекрати! У меня нет настроения шутить. Минут десять назад я совершил ужасную глупость. Сейчас объясню: мой зять, полицейский, принуждал Сидони делать что-то… наверняка что-то мерзкое! Она, бедняжка, кричала от боли. Я не удержался, вошел к ним в спальню и дал этому гаду в челюсть.

– Голгофа! У тебя совсем мозги отсохли? Твоя сестра наверняка разозлилась! Не стоило вмешиваться в их дела. Как же ты ее любишь, свою Сидони!

– Я защищаю ее, я всегда ее защищал – и на улице после уроков, и на лугу, когда за нами погнался разъяренный баран, и на берегу реки Ирокезов – одно время туда приходил лось, который нападал на людей. Да, я ее люблю, и что из этого? Разве у тебя не было брата или сестры? Это нерасторжимые узы!