Варяги. Надломленный крест - Влад Поляков

– Я вас понял. Легат должен будет выторговать часть веронской марки. Для нас и для Венеции.

– Так и будет. Найди мне такого человека. Мы же займемся подготовкой к встрече гостей из Венеции. Нет, займусь я, а ты продолжишь подбирать людей. Тех, кого мы уже поставили во главе верных Святому Престолу отрядов, недостаточно. Грядут большие перемены. И большие битвы.

* * *

Август (зарев), 990 год, Польша, дорога на Гнезно

Отступление после проигранного сражения – само по себе причина упасть духом. Отступление, когда разбитое войско преследуют, постоянно наскакивая то с «хвоста», то с боков – опасность потерять еще больше воинов как в схватках, так и просто разбежавшимися. Но хуже всего это когда в отступающее войско просто летят стрелы. Летят со всех сторон, с большого расстояния, а ответить почти нечем.

Бессилие – именно оно повисло над отступающим к Гнезно войском. И герцог Конрад Швабский не мог с этим ничего поделать. Вездесущие конные лучники так и не оставили их в покое. А ведь было то недолгое время, когда они вроде бы отступили, давая уходящим с поля боя передышку. Хотя… Скорее всего, дело было в том, что у них кончились стрелы.

Конные стрелки… Были бы они пешие – он бы знал, как поступить. Была бы у него конница в достаточном количестве – отогнал бы эту стаю стервятников, кружащуюся над отступающим на Гнезно войском, как над своей законной добычей. Только конницы не было. Его пехоте конных не догнать. Тем более, что у них явно были еще и заводные лошади, а то и не по одной.

Отвечать стрелами на стрелы? Да, это могло бы стать самым разумным. И его лучники пытались это делать. Да только враги стреляли из арбалетов, бьющих и дальше, и мощнее лука. С ними могли сравниться лишь немногие лучники-мастера, но их было слишком мало. А конных арбалетчиков чересчур много.

Спасало то, что вражеская конница и не думала соваться в лес. Поэтому хотя бы на отдыхе, ночью, можно было не так сильно опасаться. Не так сильно опасаться, потому что не те были места, чтобы укрыть в лесах все войско. Оно, хоть и заметно убавилось числом от изначальных шестидесяти тысяч, оставалось еще большим. По приблизительным подсчетам, на поле боя они оставили до двадцати четырех тысяч польских союзников и почти четыре тысячи своих, воинов империи.

На поле боя… А ведь были и раненые, но еще способные передвигаться, и те, кого они потеряли уже после, во время отступления. Стрелы, стрелы, стрелы… Они не сыпались с неба беспорядочным градом. Нет, арбалетчики стреляли прицельно, хоть и с большого расстояния. Далеко не все их выстрелы достигали цели, но и достигшие приносили много бед.

В первые сутки их было хотя бы не так много, удалось насчитать около пяти тысяч. А потом стало хуже. К конным стрелкам присоединились другие. И, судя по немного другим доспехам, это были венеды. Эти большей частью не стреляли, но все равно крутились поблизости, ожидая подходящего момента, чтобы накинуться на отставших или вывалившихся из построения воинов.

Хорошо хоть венедская часть преследующей войско конницы иногда оказывалась рядом. Их можно было достать, почувствовать кровь и смерть – не только свои, но и вражеские. Странно, но это немного взбодрило воинов, которые чуть было окончательно не утратили боевой дух.

И все же любой путь заканчивается. Закончился и этот, который многие рыцари Конрада назвали «дорогой смерти». Еще более поредевшее войско добралось до города Лекно. И уж тут вражеская конница вынуждена была убраться восвояси. Только не с польских земель, это было ясно. Скорее всего, отправились разорять окрестности, пользуясь тем, что еще какое-то время им просто нечего противопоставить.

Лекно – невеликий город, с довольно слабыми крепостными стенами, не приспособленный для пребывания большого войска в течение долгого времени. Только даже это было лучше, чем ничего. Наконец-то истощенные сначала боем, а потом отступлением под постоянным обстрелом, равно как и наскоками конницы князя Киевского и его союзников, воины могли просто нормально поспать, не опасаясь проснуться уже на том свете.

Зато другим было не до сна. Особенно князю Мешко Пясту, его наследнику Болеславу и… самому Конраду Швабскому. Герцог уже отправил послание Феофано, императрице-матери, в котором написал не только о проигранной битве и отступлении, но еще и о причинах проигрыша. А еще о том, что, несмотря на источаемые князем Мешко злобу и презрение, у него нет иного выхода, кроме как опереться на империю. Хотя бы потому, что славян язычников он не любит куда больше и между заключением мира с ними и продолжением войны выберет последнее. А сам вести ее… не сможет, потеряв намного более половины войска.

Письмо было отправлено. Зато разговор с князем Польши еще не состоялся. Неизбежный разговор, обещающий быть крайне тяжелым и неприятным. Конрад знал, что именно его Мешко будет винить в проигрыше сражения. Почему его? Ну не себя же и собственных военачальников? Вот и шел в дом городского наместника, где сейчас расположился Мешко Пяст, словно Христос на Голгофу. Хорошо хоть опасности не было, кроме тех слов и оскорблений, которые почти неминуемы. Но слушать все это придется. Не просто слушать, а слушать, стараясь не сорваться, не ответить так, как подобает. Именно из-за этого маркграф Эккехард Мейсенский был волевым решением исключен из числа тех, кто его сопровождал. Он бы точно не стерпел ничего подобного.

Однако, к большому удивлению герцога Швабского, оскорблений не было. Зато криков хватало. Правда направлены они были все больше в сторону «злобных и коварных идолопоклонников», которые только при «помощи демонов» могли разбить войско добрых христиан, на чьей стороне сам Господь. Это было… понятно. Надо же князю каким-то образом оправдаться за свое поражение! Тут или свалить все на союзников, или на козни «врага рода человеческого», то есть самого дьявола либо его подручных. А на союзника в лице империи…. Хочется. Но нельзя. Видимо, либо сам Мешко понял, либо ему объяснили, что войскам Хальфдана Киевского и его союзникам открыты все пути во все уголки земли польской.

Все это значило лишь одно – за князем надо было ухаживать, словно за богатой и знатной невестой, за которой дают роскошное приданое. Льстить, соглашаться, но вместе с тем не забывать намекать о стоящей уже не на пороге, а вломившейся в дом опасности. Пугать Пяста тем, что язычники Хальфдана, а особенно его союзники венеды непременно проделают на польских землях то же самое, что творят в землях датских, то есть займутся восстановлением старой веры с уничтожением под корень тех, кто насаждал веру истинную, христианскую. Мешко поверит… Должен поверить, уж сейчас точно, будучи надломлен поражением и потерей большей части войска и сразу двух военачальников – Квасинского и Малиновского. Им обоим так и не удалось выбраться с поля битвы. Один командовал окруженным левым флангом, другой рванулся ему на помощь, забыв об осторожности и даже здравом смысле.

Цели запугивания польского князя и его приближенных? Сама цель простая – убедить, уговорить, вынудить, наконец, свернуть на тот путь, которым пошел Свен Датский, который дал вассальные клятвы перед лицом юного императора и первых лиц Священной Римской империи. Ведь что ни говори, а на материковые владения Свена, после того, как имперские войска прибыли ему в помощь, Хакон Норвежский даже при поддержке руссов и йомсвикингов и не думал высаживаться. Причины этого могли быть, конечно, разные. Но Мешко Пясту о том говорить не стоило.