Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

Если Американская и Французская революции создали национальные государства подобными средствами, то следование их примеру в России вовсе не гарантировало отсутствие проблем. Какой нации следует отдать предпочтение в многонациональной империи, во имя какой нации должно быть создано это государство? Пестель не сомневался в ответе: «Великороссы».

Он признавал существование нескольких категорий русских: малороссов, белорусов, украинцев, но относил их к донациональным формам, имеющим свои диалекты племенам, которые с возникновением гражданского национального государства растворятся естественным образом.

Что касается нерусских народов, им придется подчиниться основной потребности благоденствия, то есть безопасности. Государство должно иметь границы, которые оно способно защитить, и меньшим племенам и народностям в пределах границ ничего не остается, как признать приоритет того, что Пестель назвал «благоудобством» над «правом национальности». Таким образом, финны, латыши, грузины, татары и т. д. должны навсегда остаться в Российской империи, но это вовсе не означает сохранения их национального существования под защитой русских.

«Верховное Временное Правительство должно постоянно стремиться к превращению всех в одну нацию и растворению всех различий в общей массе, чтобы жители Российского государства по всей его территории были русскими».

Этого можно было достичь введением единых законов, отменой этнических имен и названий и повседневным распространением русского языка.

Возможность альтернативных решений Пестель предусмотрел только для поляков и евреев, признавая, что «невероятно тесные узы», скрепляющие еврейский народ, делают невозможной их русификацию. Решение Пестеля представляется крайне жестоким, как бы насильно загоняющим людей в сионизм: два миллиона человек подлежали изгнанию в Османскую империю. «Такое множество людей, ищущих себе страну, без труда преодолеют все препятствия, которые могут выставить на их пути турки; и миновав Европейскую Турцию, они смогут перейти в Азиатскую Турцию, где, захватив достаточную территорию, сумеют основать собственное еврейское государство».

Пестель также допускал, что Польша, исторически суверенное государство, может оказаться «неудобной» для России: в любом случае, было бы неловко предлагать полякам меньше, чем те получили от Александра I. Пестель предлагал даровать Польше независимость, но только при условии управления по «Русской правде» — следствием этого явилась отмена шляхты как столпа польской государственности, признание границ России и вечный мир. Другими словами, Польша попала бы в зависимость от России.

Россия становилась унитарным государством, с едиными законами и единой административной системой. Столица переносилась в Нижний Новгород, или по-новому. Владимир (в честь князя, принявшего христианство на Руси). Выбор весьма показателен: Нижний Новгород ассоциировался с торговлей и развитием ресурсов страны вдоль Волги и далее на восток. Это также был город, из которого началось возрождение России в Смутное время.

Крепостное право отменялось, как и все социальные деления: все граждане пользовались равными правами и имели представительство в законодательном собрании, «народном вече». Гарантировалась частная собственность на средства производства, включая землю, но для того, чтобы каждый имел достаточное количество земли для обеспечения своих прав, Пестель делил землю в каждой волости на две категории: ту, которая подлежит купле-продаже, и общественный земельный фонд, распределяемый властями для обеспечения каждому определенного минимума.

Из всех проектов оппозиционеров XIX века проект Пестеля представляет собой наиболее связное изложение взглядов на альтернативное государственное устройство России. Он ясно демонстрирует, каковы могли бы быть последствия попыток воплощения в жизнь принципа национального государства в его французском варианте. Программа Пестеля отметала все компромиссы и непоследовательности, которые позволяли себе цари, собиравшие империю по кусочкам, и устанавливала в качестве принципа этническое и гражданское единообразие.

Проект Никиты Муравьева, написанный для «Северного общества», показателен в том отношении, что, провозглашая принцип федерализма, он по существу мало чем отличался от унитарной модели Пестеля. В соответствии с ним Россия делилась на тринадцать государств, «держав», в каждом из которых существовали двухпалатные народные собрания, подчинявшиеся, однако, верховному «народному вече». Сами «державы» никак не отражали этнического состава населения и даже именовались по названиям рек. Несомненное влияние на Муравьева оказал опыт национально-государственного строительства в США (где, однако, почти все различные этнические группы были иммигрантами), как и доминирующее влияние там личной собственности: его двухпалатный законодательный орган сильно напоминает американский Конгресс. Муравьев разработал сложную схему имущественных цензов для избрания на общественные должности, исключавшую такую возможность для крестьян и почти всех горожан. Главным требованием при получении гражданства являлось владение русским языком, оно же давало право голоса. Как и «Русская правда», проект Муравьева предусматривал отмену крепостного права, но без наделения крестьян землей, что обрекало свободных сельских жителей на наемный труд или аренду.

Ни одна из программ не была рассчитана на привлечение солдат, вовлеченных, однако, в декабрьское восстание 1825 года. Тем не менее представляет интерес тот факт, что южане, по крайней мере, попытались честно обратиться к солдатам, чьими жизнями рисковали. Сергей Муравьев-Апостол написал православный катехизис, связывавший политические цели декабристов с верой рядовых людей. Вот несколько примеров:

Попытка найти общий язык с солдатами напоминает памфлет «круглоголовых» во время гражданской войны в Англии в XVII веке: она свидетельствует, что представление о злом царе, нарушающем законы как Божии, так и людские, все еще было достаточно распространено во всех общественных классах. По крайней мере, попытка удалась, и солдаты поддержали своих офицеров, хотя при столкновении с правительственными гусарами и артиллерией были легко рассеяны.

Двойственность и почти комическая нерешительность, особенно ярко проявленные «Северным обществом», характерны для всего движения, так и не определившего ясную стратегию и не имевшего корней в народе. Участники восстания относились к элите империи, ее естественным лидерам. Лишенные свойственной им роли, они не смогли ни реализовать свои идеалы, ни отречься от них; вели себя почти как дети, играющие в солдатики и вдруг оказавшиеся в дыму и крови настоящего боя. Одни колебались, другие паниковали, третьи действовали с никому не нужной, безумной бравадой. Долго обсуждавшиеся планы оказались позабытыми, верх взяла импровизация.