О, возлюбленная моя! Письма жене - Вольф Мессинг

Послезавтра мы едем на экскурсию в город с чудным названием Глубока-над-Влтавой смотреть замок Шварценбергов, очень богатого аристократического рода. В гимназии со мной училась Малка Шварценберг, а в Киеве я знала Блюму Шварценберг. Такое вот совпадение.

Как ты там без меня, любимый мой? Все ли у тебя хорошо? Соблюдает ли Ирочка мои инструкции? Или вы снова составили заговор против меня и втихаря наслаждаетесь свободой? Ой, смотрите, приеду и выведу вас на чистую воду. Мне достаточно услышать твой кашель, чтобы сказать, сколько пачек в день ты выкуривал. А Ирочкины грешки я по ее глазам вижу. Так что смотрите!

Соскучилась по вас ужасно. Уезжала — ворчала на Ирочку за ее вечное ворчание, а теперь мне стыдно. Родная же сестра, пора привыкнуть к ее причудам и воспринимать все спокойно. Больше не стану сердиться. Во всяком случае, постараюсь. Маша права, когда называет нас «гусынями».

Шлю Ирочке приветы, а тебе, любимый мой, поцелуи.

Остальное расскажу по возвращении. Если куплю открытку с видом замка Шварценбергов, то пришлю тебе, а так больше писем не жди, скоро уж возвращаться. Кажется, что во всем санатории одна я считаю дни до возвращения домой. Все остальные только вздыхают: «Ох, как же не хочется уезжать». Скажу тебе честно, любимый мой. Чехословакия мне понравилась, но жить бы я здесь не хотела. Другой уклад, люди другие, жизнь совсем другая. Все какое-то чужое. Вот только теперь я в полной мере поняла, как тяжело тебе было привыкать к жизни в другой стране. Какой же ты у меня молодец! Если бы ты только знал, как я тобой горжусь! А что? Имею полное право. Кем мне еще гордиться, как не своим любимым мужем? Слышал бы ты, как восхищаются тобой здесь, в Карловых Варах! Сам понимаешь, что я не афишировала, кто я такая. Но уже на третий день все об этом узнали. Когда меня спрашивают, почему ты не приехал вместе со мной, я отвечаю, что у тебя много работы по подготовке новых опытов. Кстати, любимый мой, я очень надеюсь, что ты не засиживаешься за работой до рассвета. Соблюдай режим без меня так, будто я рядом, умоляю тебя.

Если уж начала занудствовать, то это знак, что пора заканчивать письмо. Удивительно длинные письма пишу тебе я отсюда. Обстановка располагает и обилие впечатлений тоже.

Целую тебя, любимый мой!

До скорой встречи, папочка,

твоя мамочка

Без даты

Здравствуй, любимый мой!

Спешу успокоить тебя — все хорошо. Все знают о том, что наши выступления отменены. То, что произошло, следствие простого разгильдяйства. Это Ташкент, дорогой мой, здесь надо проверять и перепроверять, а Зарипов дал маху. Он ужасно раскаивается, и я вижу, что его раскаяние искренне. Обманывать он тебя не собирался и ни с какими «двойниками» не связывался. Я, конечно, не ты, но немного разбираюсь в людях и ручаюсь, что Зарипов просто оплошал. Понадеялся на людей, а те его подвели. Он, бедный, не знает, как загладить свою вину. Пригласил нас после твоей выписки в ресторан, но я отказалась. Вежливо отказалась, объяснив, что после выписки тебе несколько недель придется провести на строгой диете, так что ни о каком ресторане и речи быть не может. О том, что может пострадать твоя репутация, тоже не беспокойся. Репутация не пострадала. Зарипов сказал, что все уже знают о том, что ошибка произошла по вине администрации Дома офицеров. Заработались и забыли о звонке Зарипова. Это Ташкент, здесь новости разносятся мгновенно, так что не беспокойся. Твоя просьба относительно того, чтобы Зарипов объяснил всему Ташкенту, что ты не виноват, исполнена. Ни одной афиши нигде больше не висит. Зарипов усадил меня в такси и целых два часа катал по городу, чтобы это доказать. Сказал, что за каждую увиденную афишу отрежет себе палец. Ну ты знаешь эти восточные цветистости. Я увидела весь Ташкент, потому что мы изъездили его вдоль и поперек, но не увидела ни одной афиши. Зарипов пообещал, что, после того как тебя выпишут, он придет к тебе вместе с начальником Дома офицеров и его заместителем. Они будут извиняться. Подозреваю, что придут с каким-нибудь подарком. Слово «штраф» в речах Зарипова пару раз прозвучало. Он и меня хотел везти в Дом офицеров, чтобы я пообщалась с начальством, но я отказалась. Что мне с ними общаться? Афиши сняты, конфликт улажен, деньги людям вернули.

Я волнуюсь о том, как ты себя чувствуешь после такой нервотрепки? Доктора говорят, что все в порядке, но я все равно волнуюсь, любимый мой. Прошу тебя — не принимай все так близко к сердцу! Ничего страшного не произошло. Да, для Москвы или Ленинграда это был бы вопиющий случай. Но здесь такое случается сплошь и рядом. Забывают, опаздывают и т. д. Это по отношению к тебе Зарипов соблюдает пунктуальность, потому что знает твой характер. С другими, как я слышала, он совсем не такой. Так что все хорошо, не переживай и вообще пообещай мне не нервничать, когда что-то случается. Что толку нервничать, если уже случилось? Зачем плакать над разбитым кувшином, если его не склеить. И не накручивай себя, пожалуйста, любимый мой. А то из-за одной, вполне обычной для этих мест, оплошности ты начал подозревать Зарипова в обмане. Я понимаю, что тебе плохо, тоскливо, но не надо ухудшать свое самочувствие напрасными переживаниями. Очень жалею, что не могу сейчас погладить тебя по твоей гениальной голове и шепнуть тебе на ухо: «Все проходит, и это пройдет». О своей репутации ты можешь не беспокоиться. Она такова, что никому уже не под силу ее запятнать. Ни разгильдяям, ни тем, кто работает «под Мессинга», ни кому-то еще. Мессинг — это Мессинг! Все знают, что ты точен, как часы, и честен, как праведник. Я вот совершенно уверена, что ни один из тех, кто пришел на несостоявшееся выступление, не подумал о тебе плохо. Все поняли, что произошла какая-то путаница, и возмущение было направлено не в твой адрес и не в мой, а в адрес начальства Дома офицеров. Подумать только! Вроде бы военные люди, да еще в званиях. Они должны служить примером точности для других, а они допускают такое. Наверное, Ташкент расслабляет всех, кто долго здесь живет. Очень уж неторопливый здесь ритм жизни.

Надеюсь, что мое письмо тебя успокоило, любимый мой. Все хорошо, а будет еще лучше, потому что скоро тебя выпишут. Билеты на поезд уже куплены, я получила у докторов полные инструкции по твоему питанию и запаслась в дорогу всем необходимым. Все твои поручения исполнены, все куплено и уже собрано в дорогу. Познакомилась с Абрамом Ильичом, он мне понравился, очень приятный человек. От него получаю самые подробные отчеты о твоем состоянии. Честно говоря, без кое-каких подробностей вполне можно было бы обойтись. Но доктора есть доктора, они ко всему привыкли и думают, что все вокруг такие же. Не всякий искусствовед с таким воодушевлением говорит о шедевре, как Абрам Ильич о цвете твоего, прости меня, кала. Он выносит твою историю болезни, раскрывает ее и зачитывает мне отрывки, а затем комментирует их. Ну совсем как раввин в синагоге, только вместо талеса белый халат. Еще немного — и я начну разбираться в инфекционных болезнях (дай Бог ни о них, ни о каких других болезнях больше не вспоминать!).

Все хорошо, любимый мой! Спокойной тебе ночи и хороших снов!

Целую тебя! Жду тебя!

Безмерно любящая тебя Аида!