Воровка фруктов - Петер Хандке

На этом месте подошел хозяин, поставил перед троицей тарелку с незаказанным десертом, который он только что приготовил из меда и пшена, подсел, не спросясь, к ним и рассказал, точно так же не спросясь, что он, мусульманин, выходец с приграничных территорий между Турцией и Сирией, принадлежит к религиозной общине алавитов, мечети которых и молитвенные места располагаются, как правило, не в построенных зданиях, а там, где человек в данный момент находится, в первую очередь на природе, куда он здесь, живя в долине Виона, и направляется, когда ему нужно, вместе со своим молитвенным ковриком, предпочитая северо-западное направление, район источника реки, где есть почти непроходимые девственные леса. Команда Берега Слоновой Кости тем временем, под сводом постепенно склонившегося к вечеру африканского неба – в европейском Шаре свет только начал немного смягчаться, – обыграла команду Мали (3:1), и Вальтер попросил у хозяина разрешения взглянуть на этот коврик. Хозяин пошел за ним в помещение за кухней. Он принес даже два, небольших, по размеру как прикроватные, орнамент – темное на темном, выполнен искусно, а не кое-как. Светлые крапинки снизу доверху – мелкие ворсинки от вездесущего бородатого мха, который растет на всех прибрежных лугах в долине Виона.

Настало время уходить. Время прощаться с Шаром (навсегда? Нет, так никто не думал); прощаться с бывшей одноклассницей (навсегда?). Когда пришел черед расплачиваться, воровка фруктов вытащила из своей сумочки на поясе сначала рубль.

Другая девушка, после ухода обоих, Вальтера и Алексии, осталась сидеть в кебабной, за тем же столом, в одиночестве, при том что тут и там начали появляться группы людей на ранний ужин, семьи с маленькими детьми, которых нужно укладывать засветло. Можно увидеть, как она уставилась в одну точку. Почему так редко случается, что ты встречаешь человека, которого ты знаешь, как это говорится, вдоль и поперек, в таком месте, где ты его никогда и ни за что не предполагал встретить и где между вами, между всеми нами, всё, абсолютно всё складывается хорошо, причем не только в данный момент, но и на будущее? Почему никто не позаботился, чтобы на земле были такие места, где могли бы пересечься пути заклятых врагов и великое, прочное примирение стало бы событием? Почему, мира ради, на земле не предусмотрено такое на всякий случай, на такие случаи, по крайней мере?! (вопросительный знак, за которым следует восклицательный).

Она все никак не могла остановиться и продолжала, будто в злобе, смотреть в одну точку, хотя она мечтала прекратить это, еще как! Она чуть ли не молила о том, чтобы кто-то открыл ей глаза хоть на что-нибудь, не важно на что, просто открыл. Ничего. Ее молитва осталась неуслышанной. Все было против нее, и что еще хуже, адски плохо, – она была против всего. Как похожи друг на друга все эти люди здесь, до мелочей. Если бы хотя бы лица и головы этого курдского клана, орудовавшего в кухне и в сарае во дворе, обнаруживали отличия, разные линии, разные округлости, разные овалы. Но они были даже гораздо более одинаковыми, чем гости, племянник – вылитый дядя, дочь племянника неотличима от двоюродного дедушки и так далее. А физиономии маленьких детей за столами, это вообще: все в отца или в мать, и через двадцать, самое позднее через тридцать лет эти отпрыски будут совершенно идентичны своим родителям, произведшим их на свет, совпадать с ними полностью, станут такими же, как они теперь, такими же раздавшимися, с такими же унаследованными или подсмотренными у них позами, повадками, жестами, с точно такими же трясущимися ляжками, как сейчас у отца, с точно таким же тыканьем пальцем в мобильный телефон, как сейчас у матери, отключившейся от пространства, даже если, быть может, этот мужчина и не родной отец, а женщина – так, по крайней мере, это выглядело в ее глазах, сидевшей в одиночестве за столом, – лишь изображала мать, изредка отрываясь от игры в телефоне, как через двадцать, тридцать лет будет изображать мамашу эта девочка, а на всем белом свете и за пределами кебабной останутся одни лишь папаши на воскресенье или чужие в роли отцов и фальшивые матери.

Ей нестерпимо хотелось плакать. Но снова: ничего. Вместо слез в глазах адское пламя. Хоть что-то. «Дракон» – так в детстве ее называли другие, и это причиняло ей боль. Но в настоящий момент собственное «драконство» ее вполне устраивало. Дракон: вот и прекрасно. И даже триумф: я не такая, как вы все. Почему человек из Курдистана не подсел к ней снова? Почему он, подав еду на все столы, стоял за своей стойкой, скрестив руки на груди, в бессмысленном поварском колпаке на голове, да еще к тому же бумажном, и смотрел, не замечая ее, куда-то вдаль? И почему же, почему радость от часа, проведенного с бывшей одноклассницей, оказалась такой быстротечной? Какой открытой она себя чувствовала в тот момент. Открытой миру. И как легко ей рассказывалось. Как именно во время рассказывания ей самой открылось, что́ и как она пережила и кем она вообще была и какой. За один этот час она стала другой. Нет, такой, какой она была. И сразу после этого опять одна: все кончилось. Как будто и не было. Но разве это было чем-то новым, «неслыханным» в истории человечества: впечатления, переживания, события, открытия, день за днем, если не каждый час, мгновение за мгновением – а час спустя, мгновение спустя: как не бывало? Главная примета теперешнего времени, настоящего: слабое и все более ослабевающее последействие, а под конец: и вовсе никакого?

Она подняла свой пустой стакан – настоящий стакан в кебабной вместо пластикового стаканчика? здесь, по крайней мере, так было заведено, – и уже замахнулась, чтобы швырнуть его в витрину с тарелками, полными еды, приготовленными для разогрева в микроволновой печке или в чем еще. Это было бы не впервой. Еще в лицее, во время классной поездки на море (неужели в Дьепп по «Дороге блюза»? – а куда еще?), она, изрядно напившись, больше, чем другие, в одном портовом кафе, окончательно притихнув среди болтовни и смеха одноклассниц, неожиданно взяла и швырнула в витрину кафе найденный на пляже Дьеппа камень размером с кулак, подобранный ради дырки посерединке, в которую можно было смотреть, после чего произошло то, что должно было произойти – ее, а вместе с ней и весь класс, выдворили из заведения. Теперь же, в Курдистане, умиротворенная картинкой, прилетевшей из Дьеппа, она поставила стакан обратно, осторожно, бесшумно, и заказала себе еще один напиток. И тут наконец-то хозяин снова подсел к ее столу.

Воровка фруктов и ее спутник тем временем, продолжая свой путь, уже давно двигались на север. Предвечерье, растягивающееся в августе, под синим небом почти без облаков, как на другом, крайнем севере, было теплым, а внизу, в долине Виона, между последними домами Шара, построенными тут и там впритык друг к другу, и вовсе безветренно-жарким. Здесь Алексия взяла у своего носильщика часть поклажи, ту, что побольше и потяжелее, без особого сопротивления со стороны Вальтера, который, обменявшись с ней взглядами, молча согласился. Он не привык ходить пешком, да еще на такие расстояния, и ноги у него налились тяжестью, отчего он то и дело, при отсутствии видимых препятствий, спотыкался. С какой легкостью, напротив, шагала рядом с ним она, старше его по возрасту, словно невесомая, несмотря на груз. Она не делала больших шагов, но шла тут, среди домов, как по пустынным просторам. В отличие от него, она не потела, – сколько он ни присматривался к подмышкам, как это он обычно делал в кино, разглядывая знаменитых актрис: в современных фильмах ему удавалось иногда обнаружить то, что он искал; Алексия же: как из старого фильма. И лицо ее, словно давно уже перекочевавшей через все горы и пригорки, которые тут, в Вексене, отсутствовали, отливало блеском, но не от пота; единственное, что проступило на коже девушки во время перехода, были на одной щеке раньше невидимые веснушки, или это были крошечные точечки родинок, сбившихся в тесный кружок, в форме созвездия, от трех до пяти веснушек или родинок? – он не мог справиться со счетом – на правой щеке или на левой? – чем дольше он шел, спотыкаясь, рядом с ней, тем больше он запутывался, не в силах различить, где право, где лево. Если смотреть от него, где будет право, где лево? Или нужно смотреть от нее?