Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Георгиевич Драгилев

с огромным усилием преодолевает земную гравитацию и, едва оторвав башмак от пола, волочет его за собой.

– В чём дэлё, слядкая моя Салли? – нежно спросил Рознер, в глазах которого появились проблески нечаянной радости и надежды. Он весь сиял от счастья, ведь Салли наконец-то обратилась к нему.

– Эдди Игнатьевич! – томно произнесла Салли. – Здесь клопы!

Рознер подошел поближе к стене и стал вглядываться в останки когда-то раздавленного паразита. Затем обратился к Майстровому:

– Григорий Наумович, что это такое?

Майстровой слушал внимательно, но с явным желанием не забивать себе голову лишней информацией. За годы работы с Рознером директор хорошо изучил характер «царя», на его долю и так хватало всяких дел, а тут вообще какая-то ерунда.

Сутулость директора уравнивала его с Рознером в габаритах. Он был уже немолод, сильно облысел, и лишь незначительная часть его седых волос на затылке свисала вниз странными тонкими прядями. На кончике большого носа, едва держась, болтались тяжёлые очки, с которыми Майстровой не расставался. Маленькие глазки виднелись по-над толстыми линзами. – Григорий Наумович! Вы меня слышите, холера ясна? Что ми будем делать с Салли?

Григорий Наумович молчал, видимо, соображая, что ответить, и в конце концов произнес:

– Са…лли Бор…ысовна! У… меня для в…ас есть один совет: купите себе фр…анцузский пу…льве…ризатор!

После этих слов у Салли чуть не случился обморок, Рознер закричал на директора, а директор посоветовал сменить номер.

«Бабелевский персонаж» Майстровой не был ни тугодумом, ни увальнем, каким казался на первый взгляд. Более того, едкие реплики, которые он порой произносил, отличались особым юмором и сарказмом. Когда Салли попросила Рознера повысить концертную ставку, шеф посоветовал певице поговорить с Майстровым. Григорий Наумович по опыту знал, что тарификация артиста – дело сложное, особенно в Москве, где приходилось тратить уйму времени на зачастую бесплодную беготню по чиновничьим коридорам. Салли сослалась на опыт Прибалтики и своего отца, директора Вильнюсского эстрадного оркестра. Тогда Майстровой спросил Салли:

– Са…лли Бор…исовна, а п…очему в…аш отец не сд…елал в…ам э…ту ста…вку? – И не дослушав объяснения певицы, добавил: – Я не зна…ю, что в…ы дума…ете, а у меня св…оё м…нение имеется на э…тот с…чёт. Са…лли Бори…совна! В…аш от…ец пр…осто М.З.Д.

– А что это такое М.З.Д.? – спросила Салли.

– М.З.Д. – это зна…чит “м…удак зам…едленного д…ействия!”»

И Салли вернулась в вильнюсский оркестр…

В конце 70-х, успев на какое-то время покорить сердце главного дирижера биг-бэнда Латвийского радио и телевидения, певица уедет в Германию. Уедет вдвоем с сыном. В Берлине ей будет помогать Вида Вайткуте – другая бывшая солистка оркестра Эдди Рознера. Поможет справиться с депрессией, познакомит с нужными людьми. Благодаря этим знакомствам Салли окажется в Бельгии, выйдет замуж… Меньше пятнадцати лет Салли и Михаил прожили в браке, но навсегда остались друг для друга родными. Именно она поставит Талю памятник на рижском еврейском кладбище.

Чем вы хотите удивить Одессу?

Бывшие коллеги Рознера живут сегодня в разных странах мира. Певица Нина Бродская и ее супруг тромбонист Владимир Богданов – в США, там же – пианист Николай Левиновский. Барабанщик Александр Симоновский, саксофонист Александр Пищиков, аранжировщик Эгил Шварц с супругой певицей Ларисой Мондрус – в ФРГ. Артисты эстрады Юрий Диктович, Владимир Гилевич и Олег Марусев, саксофонист Геннадий Гольштейн, контрабасист и аранжировщик Игорь Кантюков и певица Нина Дорда – в России…

Владимир Гилевич:

О том, что можно устроиться на работу к Рознеру, я узнал от Гарри Гриневича. Он собирался уходить из оркестра и посоветовал обратиться от его имени. У Рознера на Озерковской был смотр, кастинг, так сказать. Я приехал в Москву к Коле Никитскому (Николай Никитский – известный эстрадный певец и киноактер). Но что-то у него не сложилось, затянулось с ансамблем, возникли трудности с Москонцертом. В итоге получилось весьма забавно: Гриневич ушел от Рознера, к Рознеру пришел я. Потом Гриневич ушел от Кобзона, я пришел к Кобзону. Иногда путались, спрашивали, кто выступал – Гриневич или Гилевич?

Росконцерт был единственной организацией, в которую разрешалось принимать людей без московской прописки. Рознер сказал мне: «Будешь жить, Володенька, у меня. В моем кабинете. Днем я буду писать музыку, а ночью ты будешь там спать».

Некоторое время спустя я занял одноместный гостиничный номер: в высотке на Котельничской набережной с левой стороны была небольшая гостиница от Министерства культуры. Платили суточные – 2 рубля 60 копеек. Это было даже удобно. Однако сколько ни старались Рознер и директора оркестра сделать мне прописку в столице, ничего не получалось. Однажды Олег Милявский временно прописал меня у своего дядьки в подмосковной Истре, но такой вариант только усложнил ситуацию.

Уже в 1970 году Таня Покрасс, дочь композитора и певица Москонцерта, собиралась по делу заехать на дачу к Хренниковым. За компанию она взяла меня с собой. Клара Арнольдовна, супруга Тихона Николаевича, просила привезти старинный абажур. Таня говорит ей: помогите Володе, столько лет мучается, никак не удается сделать ему прописку. Он все время без кола без двора. И Клара Арнольдовна сделала мне прописку в течение недели. Все-таки ее супруг был депутат и глава Союза композиторов. В паспортном столе выдали справку, согласно которой мне разрешалось вступить в любой кооператив города Москвы. С примечанием: прописка будет произведена по предъявлении ордера. Так нежданно-негаданно одним махом я две проблемы решил. Во-первых, в кооператив невозможно было устроиться. Во-вторых, тогда были недорогие квартиры. Я накопил две тысячи рублей. Вообще у меня были с Рознером достаточно доверительные отношения. Если на гастролях в каком-то клубе тесно, он звал к себе – что ты, мол, там со всеми оркестрантами гримироваться будешь.

Рознер – страстный рассказчик. Очень любил рассказывать байки, тем более в хорошей компании. Актерски делал это потрясающе, показывал в лицах, копируя жесты и голоса. Например, такой анекдот про Гофмана. Павел Гофман жил в Ленинграде. Жена его очень ревновала. Особенно во время поездок в Москву, где у него была масса знакомых. Вот приезжает Гофман в очередной раз в Москву вместе с сыном. В гостинице достает записную книжку и начинает звонить.

– Валю можно? Как? Валю! Что, уже не живет здесь? Давно? Жалко. Ну, ладно, извините.

Потом набирает другой номер.

– Катю можно? Ой, Катюшенька, мы на гастролях здесь, как ты живешь, это Павел Гофман! Давай встретимся… Вышла замуж? Хм. Зачем тебе это нужно было? Любишь его? А, понятно. Ну, ладно, извини.

И так