Сезон крови - Грег Гифьюн

Я пролистал оставшиеся страницы ежедневника и, как и в прошлый раз, не нашел ничего необычного. В небольших пластиковых кармашках лежало насколько визитных карточек. Я не знал никого из этих людей. Все они, скорее всего, были покупателями, которых Бернард встречал в автосалоне. Последняя карточка принадлежала продавцу, с которым он раньше работал. На карточке значилось: Крис Бентли, продавец-консультант. Над именем красовалось название автосалона, под ним – номер телефона и слова курсивом: Никому не по силам тягаться с нашими скидками! Я вытащил карточку и уставился на нее. Бернард время от времени упоминал Криса Бентли. Тот был одним из немногих коллег, о которых он что-либо рассказывал. Я смог припомнить, что между ними установились неплохие рабочие отношения – если хоть каким-то словам Бернарда можно теперь верить. Поездка, скорее всего, ничего не даст, но мне уже практически нечего было терять. Я решил, что с утра навещу мистера Бентли и узнаю, сможет ли он кое-что прояснить.

Я закрыл ежедневник, отложил его в сторону и представил себе Тони, спящую в доме Марты, – а может быть, где-то в другом месте, – а потом подумал о женщине из газеты. Ее образ пропал, сменившись лицом Томми.

– За тебя. – Я поднял бутылку и сделал большой глоток.

Комната накренилась и расплылась, могучие блюзовые аккорды Роберта Джонсона смазались и задребезжали эхом, его стонущий голос, распевавший об идущих по следу адских гончих и безустанном бегстве от Дьявола, звучал так, будто доносился до меня из дальнего конца туннеля.

Опьянение уступило место чему-то вроде сна, и призраки прервали молчание и стали подсовывать мне картинки из прошлого, спутанные, как кадры в бесовском диапроекторе.

За занавесом, разделявшим настоящее и прошлое, я увидел Томми сидящим на большом булыжнике в лесу Поттерс-Коув. На том же камне, у которого мы собирались многие годы. Томми, с обычной его всезнающей усмешкой и… Мне понадобилось какое-то время, чтобы припомнить, какого цвета у него были глаза. Как я мог забыть такую простую вещь? Серые. Я припомнил, что глаза у него были светло-серые. Он сидел на камне, смотрел на меня сверху вниз и улыбался, солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев и разливались вокруг его светлых волос и бледного лица ангельским нимбом. Он смотрел на меня с этого булыжника, как какой-то лесной принц, и улыбался. Но теперь, после его смерти, в этой улыбке, как и за ней ничего не было. Кровь медленно капала из-под его волос и текла по щеке. Он казался безучастным.

Он сидел, истекая кровью, а мы с Тони прислонились к основанию булыжника и пили пиво из одной банки на двоих, обнимаясь по привычке всех молодых любовников, что так отчаянно цепляются друг за друга. Дональд со своей банкой в руках стоял в нескольких футах от нас, смеялся и болтал с Бернардом. Бернард, куда моложе, чем я его помнил, в форме, такой же поддельной, как и он сам, рассказывал байки о морпехах и своем преждевременном возвращении, пил пиво и смеялся вместе с остальными. Мы тогда собрались на старом месте, чтобы отметить возвращение Бернарда, и прихватили с собой пару упаковок пива, как делали много лет подряд. Тогда мы уже понимали, что этот раз может быть последним; мы повзрослели и больше не могли, как в старшей школе, проводить субботние вечера в лесу с выпивкой.

Рика с нами не было, он все еще сидел в тюрьме. Бернард поднял банку в его честь – сжимая ее в руках, которые всего несколько месяцев назад убили двух молодых женщин в Нью-Йорке, которые резали и увечили, придерживали головы, срезая с них куски плоти, и скрещивались, играя с мертвыми телами.

А теперь он играл с нами, притворялся все тем же безобидным и неприметным Бернардом, который глотал пиво и гадал о будущем, как и мы все. Он был уже не просто мучителем и насильником – он стал убийцей, безжалостным дикарем, совершавшим обряды и приносившим жертвы каким-то своим темным богам. Наверняка был какой-то знак, какой-то намек, который мы упустили.

Даже в мире видений и нашептываний все это казалось таким нелепым.

Томми, сам к тому времени давно мертвый, наблюдал за нами с булыжника. Его волосы стали красными. Кровь все быстрее лилась из разбитого черепа, сплошным липким потоком сбегала по груди. Он перевел взгляд на тот участок леса, неподалеку отсюда, где Бернард – еще моложе того, что стоял сейчас с нами, – надругался над Джулией Хендерсон.

Джулией, которая много лет спустя прячется в темной квартире – серебряные крестики на окнах, повсюду разбросаны библии и пустые шприцы, в воздухе стоит вонь разогретого героина – и отчаянно хватается за ошметки здравого смысла и благополучия. Таскает подносы в закусочной, вечно поглядывая на дверь; торопливо, склонив голову, бежит по району; покупает в грязных переулках и на пустынных углах наркоту; боится, что вот-вот за ней снова явятся демоны, надеется вовремя добежать до квартиры, до своего убежища, крепости и гробницы, где ждет, расчесывая исколотые руки, Эдриан.

Постепенно из теней возникает Джулия: ночная рубашка задрана до пояса, тело медленно раскачивается поверх изможденной фигуры Эдриана. Тот лежит под ней на постели, закатив глаза в героиновом опьянении, с его губ срываются взрывы одурелого смеха вперемешку с невнятными подбадриваниями.

Она изгибается сильнее, двигается быстрее, прижимается все теснее, и из ее глаз начинают течь слезы, как равномерные капли дождя перед настоящей грозой. Обхватив себя руками, она извивается, как будто внезапно оказалась в объятиях невидимой смирительной рубашки. Слезы текут все обильнее и в конце концов затопляют ее выпученные и дикие глаза, обесцвеченные навеянным злыми духами безумием; глаза, которым довелось увидеть ад вблизи.

Падающие капли стали тиканьем часов, и я понял, что вновь начался прежний кошмар. Я последовал за Джулией в пространство между реальностью и тем, чему следовало оставаться лишь в воображении.

Как по команде, тиканье часов начало меня раздражать. Лежа на постели, я услышал, как скрипнул пол. Как обычно, где-то за моими глазами затаилась головная боль, но я сел, не обращая на нее внимание. Я знал, что Бернард уже в комнате и смотрит на меня, и не удивился, увидев его рядом с постелью, бледного и мертвого, с печальной улыбкой на губах. На этот раз я знал, чего боюсь. Я взглянул на дверь. Скоро за ним придут остальные. Бернард подошел ближе, излучая радостное безумие, и протянул ко мне руки с грязными, растрескавшимися и расщепленными ногтями, как будто он часами скреб крышку гроба и выкапывался из-под земли и камней. Он склонился ниже, теперь уже касаясь меня, поглядел с той ухмылкой, какой мясник награждает призовую свинью, и принялся тереть мои ноги, сжимать бедра, оглаживать все мое парализованное ужасом тело.

Одна его рука, грубо лаская, скользнула мне между ног, пальцы сомкнулись вокруг мошонки. Мое горло обожгла рвота. Он беззвучно рассмеялся; его пальцы продолжали тянуть и мять, горячее зловонное дыхание обдавало мне лицо.

В его свободной руке что-то блеснуло, отражая неяркий свет в спальне. Крошечные бритвенные лезвия мелькали у него между пальцев, подскакивая, поворачиваясь и перемещаясь, как карты в руке умелого игрока.