Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

Завершался очередной семилетний цикл, и по нашим еврейским традициям наступающий год был провозглашен Юбилейным годом. Кое-кто из наших всегдашних противников, желая в очередной раз спровоцировать Иешуа и навлечь на нас неприятности, тут же подступились с вопросами. Следует ли теперь простить всем их долги и дать рабам вольную, как записано в старом Законе, ведь теперь другие времена и мало кто соблюдает законы предков? Но Иешуа ответил достойно, поставив на место особо резвых.

— Законы должны соблюдаться, — ответил он, — и каждый, кто имеет волю и мужество следовать старым законам, поступает правильно. Господь наш прощает каждому, кто молит его о прощении. Неужели мы не должны простить наши долги?

Когда мы собрались в своем кругу, Иешуа объяснил нам, что самый большой долг, который мы прощаем, это отнюдь не денежный долг, но обиды и злоба, которые мы затаили в нашей душе против других людей. Мы должны воспользоваться тем, что предоставляет нам наш нравственный закон, мы должны очистить нашу душу от зависти и ненависти.

— Юбилейный год — хороший повод для этого, — закончил Иешуа свое обращение к нам.

Я слушала его и понимала, что так Иешуа призывает нас освободить наши сердца от ненависти, которую многие из нас еще питали по отношению к Езекии. Ведь эта ненависть, разделив нас тогда, и сейчас все еще коренится в нас.

Многие галилеяне стремились в Иерусалим, мечтая в год Юбилея отпраздновать там Пасху. Мы тоже хотели бы, чтобы Иешуа пошел с нами в Иерусалим, но боялись просить его об этом, зная, как он относится к подобного рода выступлениям. Но все сложилось само собой, без наших просьб. Иосиф Рамский прислал гонца с приглашением для Иешуа отпраздновать Пасху вместе в Иерусалиме. Было понятно, что Иосиф делает такое приглашение не просто так, а надеясь на то, что в дальнейшем Иешуа уступит его уговорам. И каково же было наше удивление, когда мы узнали, что Иешуа согласился. В то же время никто не сомневался в словах Иешуа, когда он говорил, что не оставит нас. Однако некоторые все же пытались выяснить причину согласия Иешуа, на что тот очень просто ответил, что нехорошо пренебрегать гостеприимством уважаемого человека.

— Но вы отказали своим последователям, когда они просили отвести их в Иерусалим, — настаивал Шимон.

— Значит, теперь они должны пойти со мной и затем уговорить меня вернуться обратно.

Иешуа никогда до этого серьезно не обсуждал с нами возможность посещения Иерусалима, и теперь мы не могли понять, шутит ли он или говорит серьезно. Мы спросили, известит ли он других своих последователей и возьмет ли кого-нибудь из них. Но он опять ответил уклончиво:

— Вы можете сказать им, что я следую в Иерусалим, и тогда они пойдут за мной.

Все получалось как-то нескладно. Мы должны были радоваться возможности увидеть Иерусалим, но вместо этого мы были разочарованы тем, что Иешуа идет туда вовсе не ради нас. К тому же нас не оставлял страх, что он примет предложение Иосифа и уйдет навсегда.

Я все никак не могла забыть слова Иосифа о том, что Иешуа станет великим вождем. На самом деле многие из нас подумали о том же, когда в первый раз увидели его. Мы почувствовали тогда, что он обязательно станет всем для тех, кто не имеет ничего. Однако он решительно пресек разговоры на эту тему. Он не уставал повторять нам, что лишь Господь Бог может вести нас, и даже великие пророки имели целью только следовать воле Божьей. Но что сейчас заставляет Иешуа отказываться от нас? Может, он видит, насколько мы недостойны его, а может быть, мы для него просто ступени к другой жизни, наполненной великими делами и славой? Я помнила, как однажды в детстве я была в Иерусалиме, как поразил меня этот город, город для тех, кому Господом предназначено познать всю славу мира. И теперь я знала, что именно там Иешуа должен явить себя. В городе, где сосредоточена вся мудрость древнего Закона и где пребывает сам Господь. Да что такое Галилея в сравнении с величием Иерусалима?!

Иешуа должен прийти в Иерусалим, ибо Иерусалим — для него, а он — для Иерусалима. С ним рядом должны быть те, кто получил от него помощь, кто был исцелен им или спасен от голодной смерти, и те, кто проникся его словами и теперь следовал за ним. Узнав о дне нашего ухода, народ стал собираться на холме у Капер Наума. Несли с собой корзины с провизией, палатки. Людей становилось все больше и больше. Сотни, тысячи тех, кто называл себя последователями Иешуа. Многие из них с гордостью говорили о себе так, когда это приносило известность и уважение, и лишь малая часть из сотен и тысяч пришедших могли назвать себя настоящими, искренними и бескорыстными последователями. Они были подлинным слитком, выплавленным в горниле, а шлак будет отброшен, и руда останется рудой. За время, что мы были с Иешуа, а он был с нами, мы узнали и радость, и горе, и взлеты, и падения; были дни, когда за нами шли толпы, и дни, когда нас оставалась лишь малая горстка. Но Иешуа никогда не думал о том, сколько людей идет за ним, — его волновало, насколько люди искренни в своей вере.

Мне часто вспоминались дни, когда Иешуа впервые пришел к нам; как он поразил меня, как по-новому смотрел он на жизнь. В моей голове тут же возникли тысячи вопросов. До встречи с ним я как будто бы спала, но он разбудил мой ум и мое сердце. Во мне проснулась жизнь, о которой я раньше и не подозревала. Все, что я видела перед собой, до сей поры такое привычное, стало вдруг новым и поразительным, как будто я увидела все в первый раз. Но с течением времени единственный вопрос стал волновать меня: что за человек вошел в мою жизнь? Почему я всем желаниям на свете предпочла бы лишь одно — следовать за ним. Быть рядом с ним. Он имел много врагов, но даже они признавали его мощь и уступали ей, если только не обращались к грубой силе и предательству. Но если то, чему он учил, по их утверждению, было ерундой и шарлатанством, где отсутствовали смысл и логика, почему они старались перекричать его, а не предоставили времени расставить все на свои места? Ведь ложь всегда становится явной. Однако все, кто когда-либо слушал его и видел его, называли его либо сумасшедшим, либо святым с одинаково непоколебимой уверенностью. Но я, проведшая рядом с ним много дней, недель и месяцев, я, с кем он шел рядом по залитому лунным светом берегу, кого он утешал, обняв за плечи, не могла ответить на вопрос, кто он. Чем больше времени мы были вместе, тем больше я убеждалась в том, что не знаю его. Он как отсвет чего-то неведомого, что трудно объяснить словами. И едва только мне начинало казаться, что я могу понять его, он тут же ускользал от меня. Как та огромная птица из моего далекого детства, когда я блуждала в глухих чащах, пытаясь представить себе, как выглядит Бог.

Мое детство прошло в Иерусалиме, городе Ирода, которого называют Великим. Дела у моего отца шли довольно успешно: он состоял на службе в суде, на скромной, но хорошей должности. И со временем он стал обдумывать, как бы упрочить свои позиции с помощью моего удачного замужества.

Через канцелярию суда проходило множество самых разных людей: военные, чиновники из Сирии, из Кесарии, города построенного Иродом, и даже из самого Рима. Среди них был и один легат, ожидавший нового назначения в какую-то отдаленную провинцию. Отец мой благоволил к нему. Он познакомил меня с ним и, демонстрируя полное доверие, не раз оставлял нас наедине. Я была тогда очень юной и неопытной; легат от уговоров быстро перешел к угрозам и в конце концов сделал то, что хотел. Я так и не смогла забыть его запаха, запаха надушенного белья, заглушающего вонь прогорклого жира. После всего, что случилось, я перестала бояться чего бы то ни было: я знала, что самое худшее со мной уже произошло.