Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

Странно, но большой радости от того, что Иуда покинул нас, никто не испытал. Конечно, мы так и не смогли полюбить его, однако многие успели привыкнуть к нему. Глядя на Иешуа, мы читали в его глазах то, в чем, очевидно, боялись признаться самим себе: Иуда был нашим поражением.

— Никто не займет место, что осталось свободным.

Да, мы потеряли его. Хотя с уходом Иуды нам стало во многом проще проявлять себя на наших собраниях: никто не боялся теперь задать вопрос, рискуя поймать при этом на себе его скептический взгляд. Однако споры наши стали вялыми и неинтересными; все мы почувствовали и втайне признали, что наши рассуждения стали часто звучать банально, а идеи — мелко.

Теперь, когда Иешуа был полностью оправдан, все те, кто называл себя его приверженцами, спешили выразить сожаление по поводу случившегося. Народ, как и прежде, начал стекаться к нему. Те, кто недавно сторонились Иешуа, теперь всеми способами старались выказать любовь и преданность. Иешуа сдержанно принимал такое проявление чувств и зачастую, придя в город, где толпы ждали его появления, отправлялся в какой-нибудь тихий дом, где его ждала небольшая группа тех людей, кто был верен ему и в дни славы, и в дни горестей. Теперь Иешуа нередко уплывал на другой берег озера и отправлялся в место, называемое Десятиградьем, где жили и язычники, и евреи. Люди там были очень открыты и дружелюбны, в отличие от упрямых и самодовольных галилеян. Иешуа был в Гергесе и в Гипусе и даже не пренебрег Гадарой с близлежащими поселениями. Из прилегающих горных районов вскоре потянулся людской поток, весьма многочисленный. Завидев лодку Иешуа еще издалека, люди начинали собираться на берегу большими толпами. Они были наивны, словно дети, в своих верованиях: кто-то из них поклонялся Ваалу, а кто-то искренне почитал своим богом Августа, как то предписывалось римлянами. Проповедь Иешуа была для них живительным источником, к которому они с жадностью припадали. Многие были обращены, хотя до этого никогда не слышали о Едином Истинном Боге. Я думаю, что такие приверженцы, нашедшие путь из глухой тьмы язычества, были особенно дороги Иешуа.

Однажды Иешуа посетил один из учителей Иудеи, некий Иосиф Рамский. До него, по его словам, дошли слухи о проповеднике из Галилеи, и он захотел увидеть его собственными глазами. Иосиф был стариком, которого помнят седым уже несколько поколений. Он был очень уважаем в Иерусалиме, где учил и знал даже самого Хиллеля. Иосиф провел с нами много дней, ходил по городам, где проповедовал Иешуа, часто и подолгу беседовал с ним на берегу озера. Беседа их порой затягивалась до глубокой ночи, многие из нас к тому времени засыпали или расходились по домам. Иосиф задавал Иешуа вопросы, смысл которых едва ли был ясен даже самым искушенным из двенадцати, они касались Завета с Богом, и Закона, и Всевышнего. Когда я слушала их, то явственно ощущала свое ничтожество, ибо я даже вообразить себе не могла, что можно рассуждать свободно о таких вещах. Я поняла вдруг, какими наивными детьми предстаем мы перед Иешуа, подобно его вновь обращенным язычникам, и как, должно быть, Иешуа не хватает Иуды, который единственный из нас, пожалуй, мог вести с ним достойный диалог.

Пробыв с нами много дней, Иосиф встретился с несколькими из числа двенадцати и сказал им, что учитель наш имеет благословение Божье на себе и будет великим вождем народа Израиля.

Филипп спросил учителя Иосифа, а что думают об Иешуа в Иерусалиме.

— В Иерусалиме о нем почти ничего не знают, — ответил Иосиф.

Мы были очень удивлены. Но Иосиф объяснил нам, что в Иерусалиме мало интересуются тем, что происходит за его пределами, а в особенности в Галилее, так как считают, что ничего хорошего оттуда прийти не может.

— Сейчас, — признался он, — настали трудные времена для Иудеи: никто не уважает священников, так как многие из них пекутся только лишь о собственном богатстве, а люди идут за лжепророками, что чревато многими и многими бедами. Вы должны привести Иешуа в Иерусалим, чтобы он смог донести и до нас свет истины.

— Как мы можем привести его куда-то? Он всегда сам выбирает пути.

— А вы должны найти путь к нему.

Мы были в замешательстве от такой «просьбы». Понятно, что Иосиф уже заговаривал об этом с Иешуа, и тот наверняка отказался, иначе учитель из Иерусалима не обратился бы к нам. Мы вовсе не хотели прилагать усилия к тому, чтобы у нас забрали учителя. Шимон упрекнул нас в эгоизме, он уверял, что наша цель — сделать все возможное, чтобы проповедь учителя услышало как можно больше людей. Но и у Шимона в голосе отчетливо слышались нотки сожаления и грусти.

Однако некоторых из двенадцати явно привлекало желание прославиться, они уже примеряли лавровые венки победителей, явивших Иерусалиму великого пророка.

— В Иудее будут ноги целовать галилеянам, когда увидят, какого учителя мы им привели, — воодушевленно строил планы Тадейос.

Он же был первым, кто готов был бежать от учителя в дни наших испытаний. Женщины, понимая, что вряд ли их мнение будет принято всерьез, все же решительно выступали против. «Известно, что по упрямству и самомнению жители Иудеи намного превосходят галилеян, о всеобщем обращении и речи быть не может, как и о большой славе», — пытались мы урезонить спорщиков. К тому же в Иерусалиме с пророками, опасаясь их авторитета и популярности в народе, обращаются едва ли не жестче, чем с закоренелыми разбойниками и ворами.

Конец нашим спорам неожиданно положил сам Иешуа. Как-то раз он собрал нас и спросил, что ему ответить на приглашение Иосифа. Иешуа по очереди спрашивал у каждого его мнение. И каждый отвечал, что он думал. Один говорил о том, что Иерусалим — великий еврейский город, и Иешуа обязательно нужно проповедовать именно там. Другой отметил, что Иешуа уже сделал в Галилее все что мог, здесь его хорошо знают, и надо идти дальше, в Иерусалим. «Да, — поддерживал их третий, — именно в Иерусалиме — и все это знают — проповедуют лучшие учителя».

Когда очередь дошла до меня, я сказала:

— Вы были нужны нам, учитель, и вы пришли к нам. А в Иудее и без вас много учителей и много школ.

После чего, я была уверена, меня должны были обвинить в эгоизме. Но Иешуа неожиданно сказал на это:

— Ты говоришь правильно, женщина, ибо тебе нужна суть, а мужчинам — известность и слава.

— Но ведь вы, учитель, нужны и в Иудее, — возразил Филипп, — иудеяне блуждают впотьмах.

— Если, имея хороших учителей, они все еще блуждают впотьмах, значит, у них нет ни жажды истины, ни нужды в ней, — сказал Иешуа.

На этом все разговоры о Иерусалиме закончились. Мы отложили этот вопрос до поры до времени, а сами занялись другими делами. На Иешуа тогда напала какая-то неугомонность. Все понимали, что он был вымотан и опустошен невзгодами и испытаниями, выпавшими на его долю. Но несмотря ни на что, он по-многу раз ходил в Гадару и даже в Самарию, взяв с собой лишь нескольких спутников. А в Галилее он теперь редко посещал жителей городов, за исключением знакомых ему семей. Последнее время он предпочитал ночевать в поле под открытым небом, словно пастух, который денно и нощно печется о своем стаде. Он ходил босой, не укрывался от холода, ел очень мало, только тогда, когда силы его совсем иссякали. Некоторые с тревогой наблюдали за ним, опасаясь, что так проявляются первые признаки безумия. Но все тревоги развеивались, когда Иешуа начинал говорить: в речах его проявлялся ясный и острый ум, что не позволяло ошибаться на его счет.