Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - Андерс Рюдель

В 1933 году Национал-социалистический союз студентов Германии устроил в Берлине персональную выставку Нольде. Так называемая берлинская оппозиция (см. стр. 82) отвергала мелкобуржуазные художественные идеалы Völkische и хотела, чтобы эстетическое развитие Третьего рейха возглавили именно такие художники, как Эмиль Нольде. Сам Нольде считал себя духовным наследником Северного Возрождения и немецкой готики. Однако никто не смог спасти его от ненависти Гитлера к абстрактному и «незаконченному».

Большинство модернистов восприняли нацистские гонения как неизбежное и ожидаемое зло, но для Эмиля Нольде проклятия и запрет на профессию стали личной катастрофой. 12 июля 1937 года он пишет председателю Прусской академии художеств, чтобы обжаловать присвоенный ему штамп «дегенеративный художник»:

Итак, Нольде с 1934 года был членом нацистской партии (впоследствии отделение Северного Шлезвига вошло в состав датского отделения НСДАП). И хотя его родители имели датские и фризские корни, сам Нольде считал себя немцем.

Художник также выступал с явными антисемитскими высказываниями, в том числе по отношению к коллегам-евреям. В письме председателю художественной академии Нольде заверял последнего, что всю жизнь «выступал против еврейских художников, таких как Макс Либерманн». После прихода нацистов к власти Нольде подписал манифест, прославляющий новый режим, и наивно надеялся, что сможет возглавить новое художественное направление в Третьем рейхе. В 1938 году, то есть уже после признания его «дегенеративным художником», он в одном из писем заверяет Геббельса: «Мое искусство — немецкое, сильное, строгое и искреннее. Хайль Гитлер!» Далее Нольде сообщает о том, что он уже давно один на один борется с чуждым (читай — еврейским) влиянием на немецкое искусство. Однако Геббельс к тому времени уже не интересовался экспрессионизмом и не удостоил Нольде ответа. В 1942 году Нольде снова попытался добиться реабилитации у нацистов, но снова был отвергнут.

Именно это спасло репутацию художника после войны. В каталоге стокгольмской выставки 1966 года нет ни следа этих не столь известных фактов из жизни Эмиля Нольде. Я вновь и вновь перечитываю текст, чтобы убедиться, не ошибся ли я. Но нет, я ничего не пропустил.

Некоторые исследователи считают, что Эмиль Нольде был кем-то вроде Кнута Гамсуна — политическим идиотом, далеким от жестоких реальностей политики и не разобравшимся в истинных намерениях нацистов. Когда Гитлер пришел к власти, Нольде, как и Кнут Гамсун, был уже немолод — в 1937 году ему исполнилось семьдесят. Гамсуна, который послал свою Нобелевскую медаль в подарок Геббельсу, после войны поместили в психиатрическую клинику (хотя его последняя его книга, «На заросших тропинках», доказывает, что писатель не страдал ни старческим слабоумием, ни каким-либо душевным расстройством). Эмиль Нольде тоже до конца жизни не проявлял никаких признаков деменции и в 1950-е еще активно работал.

Ученые до сих пор спорят, в самом ли деле Эмиль Нольде был лишь жертвой собственной политической наивности. И все же его увлечение идеями национал-социализма родилось не на пустом месте. В основе его художественного ви́дения лежит то же чувство, тот же порыв; как и нацисты, он пытался заполнить духовную пустоту, якобы свойственную культуре модернизма. Творец, взращенный своей родной землей (Heimat), — это центральная тема самоощущения Нольде как художника. Его также привлекал миф о превосходстве немецкого искусства и немецкого духа.

Когда в 1967 году Музей современного искусства в Стокгольме впервые по-настоящему представляет Нольде шведской публике, об этой стороне личности художника умалчивают: ведь образ великого экспрессиониста никак не вяжется с нацистскими взглядами. Вместо этого посетителям рассказывают о страданиях гонимого художника — о «Ненаписанных картинах» и так далее. Куратор выставки Карин Бергквист Линдегрен во вступительной статье к каталогу выражала надежду, что Нольде наверняка найдет «отклик у шведской публики».

Этот образ художника-жертвы преобладал и в рецензиях на выставку. Газета Nerikes Allehanda писала:

Автор, однако, ни слова не говорил о том, что «молодое поколение» в представлении Нольде, скорее всего, исповедовало бы национал-социализм.

Рецензия в Dagens Nyheter кажется еще более странной. Ее автор называл Эмиля Нольде «мистиком земли»: «он имел доступ к „первоисточникам“, у него была связь с природой и природными силами». А о том, что эта «мистика земли» подозрительно напоминает нацистский культ «крови и почвы» (Blut und Boden), рецензент умолчал.

* * *

В начале апреля 2003 года в стокгольмский Национальный музей пришло письмо из Франкфурта, от человека по имени Рикардо Лорка-Дойч. Письмо сразу переслали Ларсу Ниттве, директору Музея современного искусства.

На двух страницах письма Лорка-Дойч рассказал о том, что в конце 1930-х его семья вынуждена была бежать из нацистской Германии из-за своего еврейского происхождения. Во время бегства пропала семейная коллекция. Это было предметом большой печали всех членов семьи. Они долго пребывали в уверенности, что картины были уничтожены во время бомбежек. Однако в 1970-е годы до семьи дошли слухи, что по крайней мере часть коллекции пережила войну.

Теперь же члены семьи, разбросанные после войны по трем континентам, решили вместе разыскать и вернуть коллекцию. Лорка-Дойч писал, что его тетя по отцовской линии в 1970-е годы узнала, что некоторые работы оказались в Стокгольме, в Музее современного искусства. Так ли это? Речь шла о двух картинах Эмиля Нольде. Лорка-Дойч также просил музей рассказать, при каких обстоятельствах картины попали в музей.

В конце письма он сообщал, что семья хотела бы установить прямой и личный контакт с музеем и по возможности не впутывать в это дело адвокатов. И если музею и наследникам удастся прийти к какой-то договоренности, семья готова предоставить эти работы в вечное пользование музею.

Музею ничего не стоило вычислить, какие именно работы разыскивает Дойч. На самом деле речь шла не о двух, а об одной картине. Координатор Музея современного искусства Ильва Хильстрём немедленно связалась с Фондом Ады и Эмиля Нольде в Зеебюле (Северная Германия), чтобы выяснить, что известно о провенансе «Цветочного сада в Утенварфе». Вообще-то музей и так уже знал, что картина была утеряна во время войны. Об этом Карин Бергквист Линдегрен (куратору юбилейной выставки Нольде 1967 года) еще в 1978-м сообщил Фонд Нольде, уже тогда поддерживавший связь с теткой Рикардо Лорки-Дойча. В ответ на новый запрос Фонд подтвердил, что произведение действительно принадлежало семье Дойч. В июне Ларс Ниттве направил Рикардо Лорке-Дойчу краткий и сдержанный ответ: