Тот, кто полюбит все твои трещины - Рафаэль Боб-Ваксберг

существует. Не он себя сделал в лаборатории.

И самое стремное, что я люблю Эмику еще больше, когда вижу, как сильно она беспокоится из-за другого парня, который даже не настоящий парень, скорее странная бесформенная солянка истории. Я хочу обнять ее, погладить по волосам и сказать, что все будет в порядке, но мы на работе, в конце концов, и у нас есть очень четкие правила касаемо приемлемых и неприемлемых прикосновений с тех пор, как Эйзенхауэр ущипнул за задницу девушку у прилавка с жаренными во фритюре Oreo.

– Просто сделай кое-что для меня, – говорит Эмика. – Посмотри ему в глаза и скажи мне, что не видишь того, что вижу я.

Я смотрю в его глаза и вижу любовь. Вижу ненависть и злобу. Вижу революцию, честь и бесчестие одновременно.

И я говорю:

– Да, он кажется славным парнем.

Он блюет в ведро.

– Мне страшно, – говорит она. – Белая дама постоянно говорит о новом мегапрезиденте, которого они разрабатывают. Больше. Умнее. Лучше. Когда этот новый парень будет готов, что случится с Вадж’мом?

И я такой:

– Я уверен, что они что-то предусмотрели.

И она такая:

– Ага, предусмотрели убить его.

– Ты не знаешь наверняка.

Она дрожит:

– Нет, я знаю. Они собираются убить его. Мы должны что-то сделать, мы не можем просто позволить им…

Видя ее волнение, монстр тоже начинает волноваться: он трясется и угрожающе рычит.

И я такой:

– Эмика, тебе нужно успокоиться. – Я делаю шаг в ее сторону, и Вадж’м начинает беситься по полной: краснеет, рычит и дергает свою цепь.

– ТИРАНИЯ И УГНЕТЕНИЕ, ЭБИГЕЙЛ, – ревет он.

И я такой:

– Что, бля, происходит?

Эмика говорит:

– Все в порядке, Вадж’м. Ш-ш-ш. Все в порядке. Я в безопасности; ты в безопасности.

И Вадж’м тихо скулит.

– Видишь, – говорит Эмика. – Он хочет меня защитить. Вот что такое любовь. А мы должны защитить его.

И я такой:

– А почему мы? Я и так по уши занят тем, что пытаюсь сохранить работу. Почему я должен участвовать во всем этом?

И она такая:

– Потому что у тебя доброе сердце.

И я такой:

– Ага, не уверен насчет этого. У меня определенно нет сердца десятерых.

И она говорит:

– Нет, но, может, двоих или троих.

И она улыбается сквозь слезы, и я думаю: «Как я могу отказать этим глазам?»

– Ты очень красивая, – говорю я.

Меня передергивает, как только я это произношу, потому что «Ты очень красивая» – это одна из фраз, которые нельзя говорить коллегам, это указано в кодексе поведения сотрудников парка, ну и вообще, довольно тупо так говорить девушке, которая так сильно любит другого мужчину – нет, десятерых мужчин в теле одного.

Но Эмика улыбается и говорит:

– Конечно. Я же влюблена.

Поэтому я такой:

– Ну, давай поглядим, что будет, но пока не делай ничего безумного, хорошо?

А она:

– Ага, конечно.

Мистер Гупта вызывает меня к себе в офис в мой обеденный перерыв. Белая дама из Фонда Фрэнка и Фелисити Филдингов тоже там, сидит и широко улыбается.

– Хорошие новости, – начинает он. – Мы очень довольны твоей работой над Честером А. Артуром.

И я такой:

– И правда хорошие новости. Спасибо!

А он:

– Ага. Но мы ликвидируем персонажа.

– Что?! Почему? Как тогда люди узнают про закон Пендлтона о реформе государственной службы?!

И белая дама улыбается и говорит:

– «ФилдингКорп» создает нового гибридного президента. Мы примерно в неделе от завершения работ.

Мистер Гупта говорит:

– Когда новый гибрид приступит к работе, мы подыщем тебе другую роль. Мы думали, может быть… Джимми Картер?

И я думаю: «Божечки, я перехожу в высшую лигу. Однако я не полагал, что новый президент-монстр будет готов так скоро. Это плохая новость для нынешнего президента-монстра и любой влюбленной в него женщины».

И мистер Гупта такой:

– Кстати, пожалуйста, не говори никому о нашем разговоре. Эта информация, как ты понимаешь, требует аккуратного обращения.

И я такой:

– Да, непременно, ага.

Этим же вечером я навещаю Рамону в больнице и выкладываю ей все.

– У меня такое ощущение, что Эмика вот-вот сделает что-то необдуманное, – говорю я, – но у нее такое чистое и доброе сердце.

И Рамона такая:

– Ну, не знаю, звучит так, как будто у этой телки не все дома. Думаю, ты на нее просто запал.

А я:

– Может быть… но что, если она права и Вадж’м правда в опасности?

И Рамона такая:

– Ага, хороший аргумент, я об этом не подумала. Ладно, делай, что говорит смазливая телка.

– Но, с другой стороны, мистер Гупта – тоже хороший парень, и не хочется врать ему, особенно если он дает мне повышение.

И Рамона говорит:

– Ага, да ты в интересном положении, как говорит наш гинеколог. О, я знаю, как тебе поступить!

– Как?

И она говорит:

– Просто подумай… кого ты играешь, еще раз?

И я говорю:

– Ну, Честера А. Артура на данный момент, но на следующей неделе меня переведут на Джимми Картера.

И она говорит:

– Ух ты, окей. Просто подумай, что бы сделал Честер А. Артур и/или Джимми Картер?

– Откуда мне, блядь, знать? Им никогда не приходилось сталкиваться с таким дерьмом.

– Окей, я собираюсь ложиться, думаю, завтра меня ждет еще одна операция.

И я такой:

– Еще одна? Почему?

И она такая:

– Не знаю, я уже сбилась со счету. Может, в прошлый раз один из хирургов забыл во мне свое обручальное кольцо и теперь надеется его достать. В любом случае расскажи мне, чем все кончится.

Я думаю о совете Рамоны. На самом деле, если бы Честер А. Артур когда-нибудь оказался в такой ситуации, вероятно, он подлизался бы к начальству и рассказал мистеру Гупте, что у Эмики тайный роман с мутантом, прикованным к стене в кабинете белой дамы. Честер А. Артур всегда делал подобное дерьмо – в смысле, не точно такое же, но похожее.

С другой стороны, Джимми Картер кажется добряком, и мне кажется, что он бы скорее берег секрет своей подруги, так что, наверное, если я буду Джимми Картером, мне стоит поступать как Джимми Картер.

На следующий день я прихожу на работу, а там полиция.

– Что происходит? – спрашиваю я.

И Бенджамин Гаррисон такой:

– Вадж’м смылся.

И я такой:

– Да ну?

Гаррисон говорит:

– Амир пришел сегодня утром, а Мигель вообще не в себе. Они думают, что его чем-то накачали. Это все довольно ржачно.

– Почему ржачно? – спрашиваю я.

И он весь такой:

– Да потому что парк нормально работал до того, как все эти богатенькие технари