Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - Сильвия Крэнстон

В сентябре того же года Блаватская провела несколько недель в гостях у Корсона в Итаке, где продолжила работу над «Изидой». Новые сведения касаемо этого визита не так давно обнаружил Майкл Гомес в бумагах Корсона, хранившихся в Корнелле[399]. До этого основным источником информации был том с письмами Блаватской Корсону, который опубликовал и снабдил комментариями его сын, Юджин. Что касается профессорской должности в Корнелле, д-р Эндрю Уайт, ректор университета, писал, что он был «во многих отношениях одним из самых значимых профессоров, когда-либо работавших в Университете Корнелла, широко известным за свои лекции и труды по английской литературе»[400].

К спиритуализму Корсона привела скоропостижная смерть его 16-летней дочери, ради разговора с которой он и пригласил к себе Блаватскую. В то время он писал сыну: «Я ожидал, что у нас будет нечто вроде „заседаний“, но она не только не расположена, но и решительно настроена против подобных вещей». Таким было его первое впечатление о ней: «она умная женщина, но абсолютно несведуща в прелестях и благах жизни. Она прямо-таки русская медведица»[401].

Как сообщает Юджин, Блаватская «проводила всё своё время, сидя за письменным столом, творя, творя и творя бóльшую часть дня и засиживаясь до поздней ночи, и писала множество длинных писем. Здесь она начала работу над „Разоблачённой Изидой“, исписывая убористым почерком около 25 страниц в день. У неё не было возможности обратиться к книгам, поскольку обширная библиотека моего отца была почти полностью посвящена английской литературе… а у него она крайне редко спрашивала совета»[402]. В интервью с писателем Чарльзом Лейзенби профессор Корсон подтверждает:

Она постоянно заставляла меня с интересом и любопытством ожидать, что же случится дальше. Она обладала глубокими познаниями обо всём, а её методы работы были крайне необычны. Она писала, лёжа в постели, с девяти утра, выкуривая бесчисленное количество сигарет. Она дословно цитировала длинные отрывки из десятков книг, копий которых, я абсолютно уверен, в то время не было в Америке, с лёгкостью переводила с нескольких языков и время от времени заглядывала в мой кабинет, чтобы узнать, как перевести какое-нибудь устаревшее выражение на литературный английский, поскольку в то время она ещё не обладала той беглой манерой выражения мыслей, которая отличала «Тайную Доктрину»[403].

Внучка профессора Паулина Корсон Коуд вспоминала о том, что её дедушка не мог понять, как Блаватской удавалось получать статистические данные. Однако вскоре выяснилось, что из-под скатерти появлялась узкая коричневая рука индийца и записывала нужные ей сведения, которые при проверке всегда оказывались правильными[404].

Что касается цитат в «Изиде», то профессор Корсон отмечает:

Она сама рассказывала мне, что записывала их, когда они появлялись перед её глазами на любой объективно существующей плоскости. Таким образом, она ясно видела страницу книги и нужную ей цитату и просто переводила её на английский… Она цитировала сотни книг, которых точно не было в моей библиотеке, многих из них не было в Америке, некоторые очень редкие экземпляры было тяжело достать и в Европе. И если бы она цитировала их по памяти, это было бы ещё более удивительно, чем списывание с эфира. Сам по себе это факт невероятный, и его объяснение непременно приведёт в замешательство тех, кто обладает более заурядным сознанием[405].

Олькотт утверждает, что, продолжая работать над «Изидой» в Нью-Йорке, Блаватская использовала доступные книги, в том числе и из его личной библиотеки. Другие же, по его словам, она заимствовала из астрального света или от своих учителей-адептов, или же использовала собственные душевные ощущения. Он добавляет: «Откуда я об этом знаю? Я два года трудился с ней над „Изидой“ и ещё много лет над другими литературными сочинениями»[406].

Мэрион Миде утверждает, что визит к Корсону окончился разрывом дружеских отношений между Е. П. Блаватской и профессором. В доказательство Миде приводит отрывок из письма Блаватской Корсону: «Я пишу вам уже третье письмо подряд, и ни слова в ответ. Вы злитесь?»[407]. Но теперь у нас есть ответное письмо Корсона. В нём он уверял её, что его письмо, вероятно, потерялось: «На что, по-Вашему, я должен злиться? Разве мы не расстались лучшими друзьями? Разве наша дружба не стала крепче за время, проведённое вместе? С того времени, как Вы уехали, мне одиноко, и я хотел бы, чтобы Вы вернулись». Когда много лет спустя его попросили перечислить самых выдающихся и примечательных людей, с которыми он был знаком, он назвал имя госпожи Блаватской[408].

По возвращении в Нью-Йорк Блаватская продолжила работу над «Изидой» в ускоренном темпе, порой не выходя из дома по полгода. Она писала Надежде, что работает по 17 часов в день, питаясь одной лишь овсяной кашей. «Лучше ешь не овсянку, а ростбиф и ветчину, – ответила ей тётя, – не вреди себе…»[409]

Несмотря на напряжённый труд, связанный с созданием «Изиды», – в книге насчитывалось более двухсот страниц мелким шрифтом – она, очевидно, не стремилась стать популярной или успешной писательницей, о чём свидетельствует написанное в предисловии:

Чтобы показать, что мы вовсе не скрываем от себя серьёзность нашего предприятия, мы можем заранее сказать, что не будет ничего удивительного, если нижеперечисленные классы ополчатся на нас: