Три минуты до судного дня - Джо Наварро

— Вовсе нет, — возразил я.

— Точно, Наварро, целые недели.

— Но мы не можем отдаться на волю случая. Каждая встреча с ним особенная. Ты разве не заметила? Одинаковых бесед еще не бывало. Нам всегда приходится решать какие-то проблемы и вытаскивать из него новые сведения. У меня в голове длиннющий список того, что нам нужно выяснить, чтобы не только удовлетворить интересы контрразведки, но и чтобы обеспечить победу в суде.

— Как насчет отчетов? — продолжила Терри, не обращая внимания, что я говорю все громче, а парень, сидящий поодаль, снова наклоняется в нашу сторону. — Не обязательно описывать все так подробно и каждый день ровно к одиннадцати класть их на стол Корнеру.

— Ошибаешься! Муди, если запороть отчет по уголовному делу, ничего не случится — всем на это плевать. Подумаешь, поймаем их в другой раз. Но это контрразведка. Это шпионаж. Ты хоть представляешь, куда идут эти отчеты? Я тебе разве не объяснял?

— Объяснял. Сначала Корнеру, потом начальнику отделения, потом в штаб-квартиру.

— И это только начало, Терри. Самое начало. Они идут в ЦРУ, в Госдепартамент, в Министерство обороны и в Министерство юстиции. Хуже некуда? Вот и нет, ведь это ФБР! Теперь мы отправляем их в АНБ, а еще в Совет национальной безопасности. По запросу конспект этих отчетов предоставляется в Белый дом. Поэтому мы посылаем все в десяти копиях. Это важно. Поэтому нам нужно сдавать их до одиннадцати каждое утро. Поэтому я буду заполнять их до одиннадцати каждое утро, пока мы не покончим с этим делом, если мы вообще с ним покончим, пускай даже это меня в гроб загонит.

— Наварро, — теперь я услышал в ее голосе тревогу, словно я сам подписал себе смертный приговор. — Может, ты и прав — вообще-то ты всегда прав, когда дело касается работы, — но я кое-что знаю о жизни, мистер ФБР. Поверь, такая жизнь тебя уничтожит.

— Ты не понимаешь. Ты хоть представляешь, как я себя чувствую? — спросил я.

— Нет. Расскажи.

— Мне кажется, что играю в футбол, не зная, сколько длится матч и где ворота. Я знаю только, что мне нужно бежать без остановки, пока не прозвучит свисток. Когда это случится? Когда мы спустим курок и арестуем Рода? Пойми, все это не в моей власти, но мы имеем дело с вопросами жизни и смерти, а не с рядовым ограблением банка. Мне приказывают говорить с Родом люди, которые зачастую не верят в то, что он мне сообщает, и не одобряют мои методы. И вот еще что: каждое новое признание Рода добавляет уверенности, что остаток жизни он проведет за решеткой. Это правильно — тюрьма по нему давно плачет, но я вынужден изо дня в день врать ему и его матери. И при этом надо все делать идеально, потому что я расхлебываю последствия бездействия ВРО. Может, это дело и поглощает меня с головой, но я, черт возьми, уверен, что сейчас соскочить не могу, ведь никто больше с этим не справится. А еще…

— Что еще?

— А еще я не один, Терри. Ты тоже работаешь над этим делом. И тоже почти не видишься ни с мужем, ни с сыном. Как знать, что случится, когда родится ребенок? Я и в этом чувствую себя виноватым.

Терри как раз макала кусочек тоста, подцепленный вилкой, в желток своей глазуньи, но тут отложила приборы, промокнула губы салфеткой и повернулась ко мне.

— Как зовут моего сына? — спросила она.

Я не мог ей ответить. Его имя хранилось где-то в глубинах моей памяти, но на поверхность никак не всплывало.

— Сколько ему лет?

— Не знаю, — сказал я. — Он маленький. Лет десять.

— Его зовут Кайл. Ему четырнадцать, Джо, и он растет не по дням, а по часам. Скоро будет мне по плечо. Хочешь посчитать?

— Посчитать?

— Да, посчитать. Я тебе помогу. Мне тридцать три. Мы с Терри поженились два года назад.

— То есть он не сын Муди?

— Отлично, вычитать ты умеешь. Когда родился Кайл, мне было девятнадцать. Не то чтобы я была к этому готова, но все случилось именно так, как предупреждают родители. Его отец был дьявольски красив, но не собирался со мной оставаться. Я окончила колледж, Джо. Мне никто не помогал. Я работала и ходила на занятия, таская с собой Кайла. Мораль в том…

— Мораль?

— Да, Джо, мораль. Я не просто так все это рассказываю. Все в нашем офисе это знают. Даже Ширли — пожалуй, она знает больше всех. Мы ходим на общественные мероприятия. Мы расспрашиваем друг друга о семьях. В наших кабинетах висят фотографии наших детей на коленях у Санты. Если бы Кайл сейчас вошел сюда, все за столиком мистера Муди — и да, я считаю, что он его отец, — тотчас бы его узнали.

— И что?

— И то, что мы проводим вместе кучу времени, но ты вообще ничего не знаешь о моей семье. Ты не приходишь на неформальные встречи. Ты не заглядываешь в кабинеты к коллегам и не спрашиваешь, как их дети в выходные сыграли в футбол. Ты не бываешь на офисных праздниках и даже не состоишь в спортивном клубе ФБР. Тот снимок с дочерью…

— Ей тогда было полтора года. Это еще в Пуэрто-Рико…

— Я знаю. Дело в том, Джо, что этот снимок стоит у тебя на столе среди папок с делами, где его почти никто не видит. Ты просто образец затворничества и неприступности.

Линда была с ней согласна.

— Ты пугаешь людей, — сказала она, выкладывая на стойку наши счета.

Тарелка Терри, как обычно, осталась чистой: она съела и два яйца, и тосты, и кашу, и сосиски. Я же так и не дожевал половину своего бублика с плавленым сыром.

На полпути к кассе, среди высоких стульев, Терри наклонилась ко мне, что со стороны, должно быть, казалось проявлением близости, и прошептала:

— Помнишь, я сказала, что тебе не обязательно постоянно быть козлом?

— Помню ли? — прошептал я в ответ. — Да как такое забыть?

— Пойми, работать на износ тоже не обязательно, — сказала она мне на ухо. — И не обязательно быть столь холодным и отстраненным.

Правда? Мне бы ее уверенность.

12 февраля 1990 года

Когда речь шла о шпионаже, во всем ФБР не найти было аналитика лучше Марка Ризера. Кроме того, он меньше всех знакомых мне сотрудников ФБР походил на агента.

Агенты выглядят довольно типично — подтянуты, широкоплечи и чересчур опрятны. Но не Марк. Он всегда казался расхристанным — мятая одежда, слишком большие рубашки, ослабленный галстук. Марк служил в армии, но военной выправки у него не было. Зато он умел то, чего терпеть не может большинство агентов (включая меня), — копаться в базах данных и часами изучать бесконечные списки.

Он находил закономерности в набираемых подозреваемыми телефонных номерах и благодаря своей потрясающей памяти узнавал адреса, которые уже использовались другими шпионами.

Несмотря на свою гениальность, Марк был отличным парнем, обожал хоккей и никогда не терял оптимизма. Я узнал все это в начале декабря, в тот день, когда встретил его в международном аэропорту Тампы. Не прошло и недели с момента его назначения на дело Рамси.