Три минуты до судного дня - Джо Наварро

Преодолев четверть пути, я уже не сомневался, что меня обставили, обдурили, обули, обвели вокруг пальца и лишили не только времени и сорока баксов, но и эмоционального, и интеллектуального покоя.

Род хотел выбить меня из равновесия — заставить нервничать, проникнуться сочувствием к нему, а затем сыграть свою шутку. Вот к чему все это было. Ха-ха. Как знать, может, даже триппер — лишь часть игры. Видит бог, я сам не осматривал его член, да это и не имело бы смысла. Но я сделал тот первый звонок и договорился о лекарствах для него. А еще фактически купил его признание.

На полпути к дому я стал думать иначе. Никчемность жизни Рода была слишком реальной, чтобы оказаться игрой, и слишком глубоко продуманной, чтобы быть лишь способом: (а) разрушить жизнь Джо Наварро и/или (б) обеспечить закрытие дела против Рамси.

Поэтому остаток пути я обдумывал парадоксальный характер своих действий. К примеру, было странно, что я приходился Роду и психотерапевтом, и дознавателем. Тем, кто должен помочь ему обрести стабильность, и тем, кому в конце концов предстояло написать обвинительное заключение по этому делу, стать главным свидетелем обвинения и, в идеале, обречь его на остаток жизни за решеткой.

Когнитивный диссонанс? Еще какой.

Но выхода, похоже, не было. На этом этапе никому, кроме меня, было не под силу вытащить из Рода остаток истории. (Пожалуй, даже Муди не смогла бы вывести его на чистую воду, хотя сообщать ей об этом я не собирался.)

Когда вдалеке показались огни Тампы, я включил местную новостную радиостанцию. Бах! Пока мы с Родом бродили по парку потерянных душ на окраине Орландо, почти в 8 тысячах километрах от нас, в разделенном Берлине, немцы снесли знаменитую Берлинскую стену.

Прекрасно, подумал я. Прощай, марксизм/ленинизм/сталинизм и все такое. Но медведь опаснее всего, когда он ранен. У окровавленного советского медведя все еще оставались килотонны ядерных зарядов, чтобы стереть с земли все крупные европейские и американские города, от Вены до Лос-Анджелеса, и более чем достаточно ресурсов, чтобы добраться до Луны и даже дальше. Какие еще козыри были у кремлевских безумцев? Мне приходилось лишь гадать. Запаникуют ли они? Начнут ли какую-нибудь заваруху? В конце концов эти мысли опять привели меня к одному человеку: Роду.

10 ноября 1989 года

— Если ты потерян… ла-ла-ла.

Стефани пела за столом, напоминая мне о тех днях, когда мы жили в Пуэрто-Рико. Они с Лусианой любили смотреть клипы Синди Лопер по каналу «Ви-Эйч-1». Они пели ее песни снова и снова. В акценте Стефани я слышал отголоски бразильского португальского Лусианы. Так же, как Лусиана, Стефани стучала пальцем по запястью, повторяя припев: «Время идет…».

Я помнил, как Стефани пела эту песню на каком-то конкурсе — громко, бесстрашно, увлеченно, — но вот когда и где это было? Прошло не так уж много времени, ведь ей всего восемь. Но казалось, пролетела целая жизнь.

Приняв душ, я оделся. Спалось мне опять беспокойно. Лусиана подняла над тостером английский маффин, словно спрашивая меня, хочу ли я есть.

— Может, йогурта и фруктов? — спросила она, надеясь, что я хоть раз позавтракаю вместе с ними, и, судя по тону, почти не сомневаясь, что я откажусь. Я заметил, что она смотрит не мне в глаза, а чуть в сторону, словно решила поговорить с моей копией, стоящей немного правее.

— Извини, милая, — сказал я, — не сегодня. Работа не ждет, как всегда.

Кажется, она пробормотала: «А когда?» — но я уже наклонился поцеловать Стефани в макушку и вдохнул ее запах, чтобы забрать его с собой этим прекрасным утром, когда воздух был чист после поздней грозы.

Но так просто ускользнуть мне не удалось. Когда я завел машину, Лусиана постучала мне в окно.

— Это дело, — сказала она, когда я опустил стекло, — что бы там ни было, это прямо obsessão, прямо… — Она замолчала, не в силах подобрать подходящее слово.

— …одержимость, любимая. Понимаю, со стороны так и кажется, но на самом деле все иначе. Это просто служба. Это моя работа. Это дело было сделано плохо. Я должен все исправить, пока преступники не ушли от закона.

— Рамси, — сказала она. — Ты все время повторяешь это имя во сне…

— Забудь его, — велел я. Мы взялись за руки, и это было, пожалуй, самым близким нашим физическим контактом за долгие месяцы. — Я не должен был его называть даже во сне.

— Понимаю, — ответила она, все еще не глядя мне в глаза. — Segredos.

— Нет, нет, — сказал я. — Никаких секретов, просто принцип необходимого знания.

— Джо, мне не нравится, что я ничего не знаю. Мне не нравится то, что это дело делает с тобой.

Мне хотелось ей все объяснить — рассказать, какой серьезный ущерб нанес Род Рамси этой стране, как сильно мы отстали и что стоит на кону. Но я не мог ничего сказать, да и Лусиана это знала. И все же она была не одинока. Мне тоже не нравилось, как это дело влияло на меня и моих домашних. Отъезжая, я подумал, как мало времени я провожу со Стефани, и мои глаза наполнились слезами. Я заставил себя переключиться на мысли о другом.

Наверное, лет тридцать назад бутербродная на Зак-стрит была вполне ничего, подумал я, садясь на свое обычное место у дальнего конца стойки. Но время ее не пощадило. Одна из пружин так и норовила прорваться сквозь красную пластиковую обивку моего стула.

Полгода назад именно это и произошло. Когда я наконец отцепил штаны от проклятой железяки, они оказались, как говорится в Бюро, не подлежащими восстановлению. Я шел обратно в офис, прикрывая руками свою пятую точку, и меня провожало немало взглядов.

— Где твоя лучшая половина? — спросила Линда, ставя передо мной чашку водянистого кофе. В то утро она была даже ершистее обычного: я в жизни не видел такого количества пирсинга, сережек и разномастных татуировок. — Сегодня она паркует машину?

На мгновение я задумался, бывала ли здесь Лусиана. А если и бывала, то какая Линде разница?

— О, — сказала Линда, хлопнув меня по руке, — вот и она.

Обернувшись, я увидел Муди, которая направлялась ко мне.

Тут до меня наконец дошло.

— Муди? Она мне не жена!

— Да ладно! — поразилась Линда. — Вы ведь не разлей вода!

— Вон ее муж — вон тот, рыжий, — сказал я, показывая на Муди, который сидел за дальним столиком с группой агентов по уголовным делам.

— Да чтоб мне провалиться! — воскликнула Линда. — Я в жизни их вместе не видела — он всегда сидит с этими желторотиками.

Каким-то образом Муди поняла, о чем мы разговариваем, и, усевшись рядом, первым делом сказала:

— Поверь мне, Линда, за него я бы в жизни не вышла. В здравом уме за него ни одна женщина не пойдет.