Чёрный плащ немецкого господина - Галина Грановская

Из своей спальни в голубом пеньюаре и бархатных тапочках на босу ногу вышла Розмари. Его ранний отъезд заставил старую даму подняться чуть ли не посреди ночи. Впрочем, это не мешало ей выглядеть также элегантно, как всегда.

— Павел, чаю? Кофе?

— Спасибо, уже просто некогда. И такси, кажется, уже у ворот.

Он поблагодарил ее за приют специально подготовленными для этого, выученными заранее, фразами, пожал руку и вышел в сырую ночь.

В аэропорт он прибыл в шесть утра. Телефон Элеоноры, как, впрочем, и Неверского, был по-прежнему недоступен. Ему стало опять казаться, что это все-таки розыгрыш. Месть за Майю — Элеонора ревнивая. Простояв в нерешительности у центрального входа пятнадцать минут, он сказал себе, что с него хватит. Поставив чемодан на тележку, отправился сдавать вещи. Но внутри неприятно ныло и, стоя в очереди на досмотр, он снова и снова набирал ненавистный номер. Безрезультатно. Идиотка. Поставила его на уши, а сама сейчас крепко спит. И он мог бы поспать подольше, выключи телефон на ночь, как делают умные люди.

Вот позади и досмотр, и паспортный контроль. Он попал в зону ожидания посадки. Вгляделся в огромный экран, показывающий номера рейсов, пункты прибытия, время отправления — его рейс был девятым по списку. Можно еще посидеть в накопителе. Но не сиделось. В нервном возбуждении он прошелся туда-сюда по залу, остановился у стеклянной стены, выходившей в сторону летного поля. Какое-то время рассматривал большие и маленькие самолеты, которые отсюда казались просто игрушечными. У некоторых стояли заправочные машины, суетились крошечные фигурки. Чуть в стороне поднимались вверх в рассветном сумраке самолеты, а другие, садились на взлетную полосу. Это сколько же народу улетает отсюда и прилетает сюда каждый день! И эти людские потоки кто-то организовывал, направлял в нужное русло…

Он старался отвлечься, искал, чем занять мозги, чтобы не думать об Элеоноре, о Неверском и о тех возможных неприятностях, которые, по словам Элеоноры, поджидали его по возвращению домой.

Не думать не получалось. Отсюда, издалека, в сумрачный предрассветный час Неверский виделся иным. Не такой уж он добрый друг, каким старается казаться. Времена детства и юности, когда, позабыв обо всем, они сражались за шахматной доской, ушло безвозвратно. Теперь у Неверского — гроссмейстера — в голове совсем другие, не шахматные, партии. И он бы не стал таким успешным игроком на поле бизнеса, не смог бы выигрывать партию за партией, если бы, как в детстве и юности верил в дружбу, любовь и прочую чепуху, которая именуется человеческими ценностями. В последнюю встречу с Элеонорой, валяясь на полу в ее любимом зимнем саду, на мохнатой шкуре белого медведя, поверх которого было брошено атласное одеяло, он много чего услышал. В припадке откровенности Элеонора рассказала, как Неверский стал генеральным директором объединения процветающих фирм и их многочисленных филиалов. При нем Неверский упоминал лишь о двух своих фирмах, приносящих настоящий доход, а остальное было так, «мелочь, о которой и говорить не стоит». На самом деле он был единовластным хозяином всего этого хозяйства, всей этой «мелочи», куда входила и сеть аптек и пять крупных фирм, оформленных на подставных лиц. А возможно, их было и не пять, а куда больше. Вряд ли Неверский посвящал Элеонору во все тайны своего обширного бизнеса. Но и того, что она знала, по ее словам, достаточно было для большого беспокойства. В любой момент налоговая служба могла припереть Неверского к стенке за уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах. Естественно, как жена, она беспокоилась и поделилась этим беспокойством с ним, Павлом. После чего и он, Павел, как посвященный в эти чужие, ему ненужные тайны, становился если не соучастником, то свидетелем темных делишек Неверского. Тогда он разозлился на Элеонору за то, что она рассказывала ему все это. Он ничего такого не хотел знать, хотел сохранить в памяти тот день, когда Неверский в прямом и переносном смысле поддержал его, протянул руку помощи. Он хотел знать того Неверского, каким он ему показался в тот момент и каким был в те времена, когда они вместе ходили на шахматы во Дворец пионеров. Он совсем не хотел знать Неверского-хищника и расчетливого игрока.

Как же он устал думать обо всем этом. Невозможно долго находиться в таком напряжении. Все к черту! Павел решил еще раз пройтись по залам, движение всегда успокаивало. Вспомнил вдруг, что так и не купил никакого подарка Майе — не было времени болтаться по магазинам, — и тут же ухватился за эту мысль, стараясь переключиться на это маленькое и совсем необязательное дело. В аэропорту полно магазинчиков и лотков duty free, всегда можно купить напоследок какой-нибудь сувенир. Он изучил схему здания аэропорта, висевшую на огромном щите, и, сориентировавшись, направился в нужном направлении по одному из длинных переходов.

Майю, конечно, ничем не удивишь, но ей, как и всякой женщине, приятно получать подарки. Побродив среди полок с горячительными напитками, коробками конфет, игрушками, электроникой и косметическими наборами знаменитых фирм с баснословными, несмотря на аэропортовские скидки, ценами, он, вдруг наткнулся взглядом на странную фигурку. Маленький божок, — «Символ перемен», прочитал он на ценнике, — лукаво смотрел на него сквозь прозрачную пластмассовую коробку. Забавный. В самом деле, что, кроме небольшого сувенира может он подарить женщине, которая покупает себе вещи в дорогих магазинах во Франции и Италии?

И в тот момент, когда, расплатившись, он начал укладывать пакет в свою дорожную сумку, зазвонил мобильник. На этот раз хрипловатый голос Элеоноры звучал где-то совсем рядом.

— Это я. — Снова никакого приветствия. — Ты уже в аэропорту?

— Я уже на выходе, — ответил он враждебно. — Жду, когда объявят посадку.

— Я так и подумала. Я тоже в зале ожидания. Какой у тебя номер ворот?

Он посмотрел на табло.

— Шестнадцатый.

— Жди меня там, я сейчас буду.

Как будто он мог куда-то уйти перед самой посадкой! Он все еще не верил, что увидит Элеонору. Но через пару минут она действительно появилась. В черной кожаной куртке с длинным ярким шарфом на шее и такого же цвета дипломатом в руке.

— Восемь аптек. И в каждой лекарства с просроченным сроком годности. Те самые, которые ты привозил из «Фармы». Еще нашли много поддельных лекарств, которые делали в городе.

— Откуда мне было знать, что я вез? — спросил он, скорее сам себя, чем ее. — Я был лишь экспедитором, сопровождающим груз.

Элеонора пристально посмотрела ему в глаза.

— Ты бумаги подписывал?

— Естественно.

— И ни разу не посмотрел, что подписываешь?

— В получении груза расписывался.

— Это на той стороне. А тут, перед отъездом, что подписывал, знаешь? Ты по ним числишься не просто экспедитором.

Тут он припомнил, что действительно, перед самым первым рейсом много чего подписывал в кабинете Бакатина, еще удивился тогда, что простая командировка сопровождалась такой большой бумажной волокитой. А что ты хотел, сказал Бакатин, ты теперь материально ответственное лицо. И торопил его, давай быстрее ставь подписи, спешил на какое-то срочное совещание. И он, Павел, послушно расписывался там, где зам тыкал пальцем. Посмотреть бы сейчас те бумаги, кем он там числится? Вот они радовались, наверное, что нашли доверчивого дурака, готового сесть за них в тюрьму.