Чёрный плащ немецкого господина - Галина Грановская

Гудок следовал за гудком. Она же видит, кто звонит, почему не отзывается? Майя, Майя, взмолился он, отзовись! Пусть Неверского посадили, но ты-то на свободе! И она, наконец, отозвалась.

— Павел? Извини, была в ванной, не сразу услышала звонок.

Мысли его заметались, как ночные бабочки перед горящим фонарем.

— Алло? Павел?

— Я… — начал он и замолчал, не зная, с чего начать.

— Что-то случилось? — встревожилась Майя. — Ты где сейчас?

Случилось. Он откашлялся.

— Я в аэропорту. И здесь Элеонора, к детям летит, остановку сделала в Германии… по пути. Она кое-что мне рассказала.

Он сделал нажим на «кое-что».

Все, что он хотел отчаянно знать, насколько это правда, то, о чем говорила Элеонора.

— И что же она тебе рассказала такого, что нет мочи дождаться, пока прилетишь? — ничуть не встревожившись, насмешливо поинтересовалась Майя. — Впрочем, и так нетрудно догадаться, что наплела обо мне всяких небылиц. — Она вздохнула. — Все та же старая история. Хочется взять реванш. Зависть, дорогой, страшная вещь.

Он вкратце изложил суть разговора. Разумеется, он не стал говорить о Неверском — с этим хотелось сначала самому разобраться. Только то, что касалось «борделя». Майя не потеряла самообладания. Только удивилась, что он мог такому поверить.

— Да она просто шизофреничка, если нагородила такого. Похоже, все-таки допилась до белой горячки.

Голос Майи, ее насмешливый тон были как холодный, отрезвляющий душ. То, что Элеонора говорила о Неверском, еще как-то походило на правду, во всяком случае, могло быть правдой. Но эти дрянные россказни о Майе… Ему стало стыдно уже за то, что он их слушал.

Павел вздохнул с облегчением. В самом деле, кому он поверил?! Элеоноре! Поистине, страшна месть отвергнутой, неудовлетворенной женщины.

— Неверскому надо пролечить ее как можно скорее, пока она не стала законченной алкоголичкой, — закончила Майя.

— Да, еще о Неверском, — медленно произнес он. — Не могу дозвониться. Может быть, ты его разыщешь? Почему-то он отключил мобильник, а мне надо срочно с ним связаться. Я перезвоню тебе через пять минут.

— Я сама тебе перезвоню, как только узнаю, в чем дело. А ты, милый, быстрее беги на посадку, иначе опоздаешь. Я приеду тебя встречать.

Ну, конечно. Все разрешилось, стоило лишь сделать попытку выяснить, так ли все на самом деле, как рассказывает Элеонора. Даже если и есть в этом что-то… Но, хватит предположений, решительно оборвал сам себя. Если у правды две стороны, то он выбирает ту, на которой Майя. Господи, и зачем он только встретился с этой сумасшедшей Элеонорой? Если бы он догадался отключить на ночь телефон, если бы не стал с ней говорить, когда она позвонила, если бы не приехал в аэропорт раньше, скольких волнений бы избежал! Ну, ладно. Сейчас он скажет ей все, что о ней думает, сейчас он даст ей прикурить. Павел подошел к писсуару и расстегнул замок. Впрочем, пожалуй, и говорить с ней не будет. Что можно втолковать больной, неуравновешенной женщине? И ведь он отлично знал, с кем имеет дело, но повелся, как какой-то молокосос. Неудивительно, что Неверский отправил детей от нее подальше. Чему может научить такая мать, пьяница и неврастеничка? Хорошо, что он позвонил Майе! Все сразу стало на свои места. И о муже наверняка тоже навыдумывала, чтобы больше походить на ангела на фоне такого бизнесмена-разбойника.

Но чем больше он хотел верить в то, что сам себе говорил, в чем себя убеждал, тем противнее ныло в глубине души. Что-то было не так. И уже не оставалось времени разбираться.

Он застегнул джинсы, и сделал шаг к двери, когда пол под ним неожиданно качнулся.

И еще раз — сильнее.

Заскрипели, захлопали двери кабинок, стены содрогнулись, послышался грохот. Потеряв равновесие, он упал, стукнувшись затылком о пол, но боли не почувствовал. И страха не было. Только легкое удивление возникло, когда длинное зеркало над раковинами вдруг покрылось множеством трещин, и крупные и мелкие куски его стали отрываться от стены и, как в кино при замедленной съемке, плавно сыпались вниз, покрывая осколками блеска и раковины и пространство пола вокруг, и его самого. Он закрыл глаза и только тут почувствовал запаха гари и дыма.

Все это мне только сниться, мелькнула мысль и исчезла. Как исчезло и все прочее.

Он лежал на полу. Наверное, долго пролежал, потому что его просто трясло от холода. Он просто закоченел. Пол был не просто холодным, он был ледяным. Прямо над ним криво висела, на вырванном из потолка шнуре, люминесцентная лампа, угрожающе покачиваясь от ощутимо гуляющего по комнате сквозняка. Стена топорщилась взломанными плитками над выстроившимися в ряд раковинами, которые, отсюда — снизу и сбоку — имели очень странный вид. Он даже не сразу понял, что это такое, эти белые, стоявшие шеренгой, столбы.

Приподнял голову, пошевелил руками и ногами. Кажется, все на месте. Повернув голову на бок, увидел в лежащем рядом большом куске зеркала искаженное гримасой лицо. Из носа шла кровь. Он неуклюже поднялся на четвереньки, порезав при этом острым стеклом ладони, потом медленно встал на ноги. Открыв дрожащими руками кран, попытался умыться. Произошло что-то страшное, но что именно — понять не мог. Сознание фиксировало окружающую действительность, но отказывалось делать какие-либо выводы. Несколько зеркальных осколков чудом удержались над раковиной, и изо всех на него смотрело одно и то же лицо — только под разными ракурсами. Он видел свое лицо, но не узнавал его. Холодная вода обжигала, но он все-таки кое-как умылся.

Вытершись бумажным полотенцем, хвост которого свисал рядом с раковиной, он еще некоторое время постоял, пытаясь осознать происходящее. Он что-то должен сделать. Что-то важное. Он должен куда-то идти. И не просто идти, а спешить. Но спешить не получалось, ноги были ватными, непослушными. Медленно проследовав к выходу, толкнул дверь. Глазам предстала странная, невероятная картина. Черная волна дыма исходила из того места, где совсем недавно была прозрачная стеклянная стена. В самом зале, среди разбросанных и поломанных диванов и разрушенными каким-то гигантским смерчем стойками, кричали и стонали лежавшие на полу пассажиры. Туда-сюда сновали полицейские и работники скорой помощи, кого-то несли на носилках, кого-то выводили под руки. Чья-то рука легла на его плечо.

— С вами все в порядке? Может быть, нужна помощь?

— Со мною все в порядке, — обернувшись, чужим голосом ответил он. — Мне не нужна помощь.

— Тогда как можно скорее пробирайтесь к выходу. Прямо и направо.

И тут, глядя через плечо пожарника, на теряющийся в дыму конец зала, на дымном черном фоне, он вдруг увидел красный дипломат. У дальней, чудом уцелевшей скамейки. С которой свисала какая-то красная тряпка. Впрочем, возможно, это была только игра воображения, обман зрения. Потому что в том бедламе, где он сейчас пребывал, в дымном аду, могло привидеться все, что угодно. Красный, пробормотал он, красный. Это красное пятно почему-то тревожило.