Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— Теперь крайних не найдешь, — ответил полковник Супрун. — В Генеральном штабе сейчас грызутся, как пауки в банке, никто не хочет отвечать за преступные команды и такую же бездеятельность.

Вскоре к взлетной полосе подрулил самолет и Рокоссовский вместе с полковником улетели в Москву.

4

Сталин находился в своем служебном кабинете в Кремле. Как обычно, он был одет в полувоенный костюм и сапоги. Он неслышно прохаживался по мягким ковровым дорожкам и дымил трубкой; лицо его было жестким и мрачным; в коричневых прищуренных глазах светилась тревога. Мысль о положении на фронте его ужасала. Допущено было много промахов и ошибок. Теперь он знал это лучше, чем кто-либо, но признаваться в этом не хотелось даже самому себе. Стоило так кокетничать с Гитлером, как это делали мы?.. Уже месяц войны с фашистами — результат плачевный. Плохо воюем…

Он вспомнил, как многие из тех военных, кто перешел на сторону Советской власти, успешно воевали с белыми генералами, били их и побеждали. А где они теперь, те военные?.. О том, что в армии много прорех, показала и финская кампания… В чем причины, почему так?.. Возникало много вопросов, но он не мог найти на них ясные ответы. Голова, точно не своя, — плохо соображала. Советники притихли, чего-то ждут. Да и некогда храбрые на вид генералы Генштаба ведут себя боязливо — чувствуют свою вину. Яд страха охватил многих. В воздухе висит какое-то грозное напряжение. Вот-вот может разразиться буря.

Впервые за многие годы он почувствовал, что у него уходит почва из-под ног. Пока у него все рычаги политической и военной власти и пока за каждым его шагом наблюдает народ, надо действовать.

Подозрительный ум Сталина медленно, с большим трудом приходил к выводу: в военное время надо в корне менять стиль руководства. Прежде всего необходимо как можно чище смести паутину страха и недоверия. Когда надо для дела, надо уметь переступить через самого себя.

Сталин даже повеселел от такой революционной для себя мысли. «Теперь надо работать более открыто, — подумал он. — И обязательно прислушиваться к дыханию страны, пока оно не угасло». Он подошел к столу и нажал на кнопку.

На пороге появился Поскребышев. Доложил:

— Рокоссовский прибыл, товарищ Сталин!

— Пусть войдет, — Сталин взмахнул рукой с дымящейся трубкой и подошел к двери. Он пожал вошедшему руку и, усаживаясь за стол, жестом пригласил Рокоссовского сесть.

Рокоссовский про себя отметил, что с января 1937 года, когда он видел последний раз Сталина, в его внешности произошли большие перемены: в волосах появилась седина, лицо осунулось, прокуренные рыжие усы поредели и не выглядели такими пышными, как раньше, сеть глубоких морщинок окутала по-прежнему живые глаза.

Теперь Рокоссовский не испытывал перед ним того душевного трепета, который волновал его сердце в Кремлевском дворце, на съезде. Видимо, годы тюрьмы и июньские кровопролитные бои притупили чувство страха даже перед самим Сталиным.

— Как вы себя чувствуете, товарищ Рокоссовский? — спросил Сталин, пососав трубку и выдыхая клубы дыма.

— Все мои чувства, товарищ Сталин, поглощены войной, — спокойно ответил Рокоссовский, посмотрев на Сталина.

— Мне доложили, что ваш корпус организованно принял бой с фашистами.

— Да, насколько позволяла обстановка.

— Вы можете откровенно высказать свое мнение по поводу наших бед в начавшейся войне? — спросил Сталин, прищурив глаза.

Рокоссовский на мгновение задумался. Он понимал, какую ответственность берет на себя, собираясь отвечать на этот, пожалуй, самый острый вопрос в жизни страны.

— Я слушаю, товарищ Рокоссовский, — тихо произнес Сталин, набивая трубку.

— Можно было предположить, — начал генерал, — что противник, намного опередивший нас в развертывании у границ своих главных сил, потеснит на какое-то расстояние наши войска прикрытия. Мы должны были ожидать, что на определенном рубеже, где-то в глубине, по реальным расчетам Генерального штаба, будут развернуты наши главные силы. Им предстояло организованно встретить противника и нанести ему мощный контрудар.

— Повторилась ошибка старого русского генералитета? — сказал Сталин, глядя в упор на Рокоссовского.

— Я бы так не сказал, — произнес генерал, чувствуя интерес собеседника к начатому разговору. — Изучая план русского Генштаба, составленный до начала Первой мировой войны, я пришел к выводу, что он был составлен профессионально. В плане предусматривались сравнительные возможности России и Германии, и это учитывалось при определении рубежа развертывания и его удаления от границы. В связи с этим определялись технические силы и состав войск.

— Ну и где же по тому плану проходил рубеж развертывания? — спросил Сталин, прикуривая трубку.

— Рубежом развертывания в основном являлась полоса пограничных крепостей.

— А разве у нашего Генштаба такого рубежа развертывания не было?

— Насколько мне известно, Генштаб не успел составить реальный план на начальный период войны. В 1930 году был такой план, и согласно ему рубеж развертывания совпадал с рубежом наших укрепрайонов недалеко от границы.

— А мог ли этот рубеж сохранить свое значение в 41-м году?

— На мой взгляд, мог, товарищ Сталин, — твердо заявил Рокоссовский. — На этом рубеже, я его хорошо знаю, фашисты могли получить сильный отпор. Мы обязаны были сохранить наши УРы[24]на старой границе с Польшей.

— Но мы же строили новые УРы на новой границе, — Сталин показывал свою осведомленность в военных делах.

— Да, строили, но все это проходило на глазах у немцев, и было бы наивно думать, что они дадут нам их достроить.

Сталин молча ходил по кабинету и сосал трубку.

— Продолжая мысль о плане Генштаба русской армии, — не вынес молчания Рокоссовский, — надо сказать, что он перед войной своевременно провел отмобилизацию и привел войска в повышенную боеготовность.

— Мы тоже это сделали. Дали указание.

— Я его получил за несколько минут до начала войны, — с раздражением в голосе, которого от себя не ожидал, сказал Рокоссовский. — Оно уже ничего не меняло.

Сталин не стал развивать неприятный для себя вопрос, а, остановившись у стола, спросил:

— Скажите, чем объяснить преступную беспечность, допущенную командованием округов?

— Я могу ответить за Киевский особый военный округ.

— Любопытно, — пыхнул трубкой Сталин.

— Из тех наблюдений, которые я вынес за небольшой срок службы в округе, я убедился, что командованием почти ничего не было сделано, чтобы достойно встретить противника.