Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

Жилье для семьи нашлось только весной 1941 года.

— Костя, что с тобой, ты случайно не заболел? — ужаснулась при встрече жена, увидев худое, загорелое до черноты лицо мужа. — На тебе кожа да кости.

— Ничего, Люлю, были бы кости. — Он приподнял ее, как ребенка. — А сало с твоей помощью нарастет.

— Что ты делаешь? — взмолилась жена.

— А ты говоришь, малышка, что я совсем немощный! — хохотал Рокоссовский.

1

Оставив машину у здания штаба корпуса, Рокоссовский, с букетом красных роз, ранним утром майского дня шел домой. Полевые учения прошли успешно, но все равно на душе было неспокойно. Какая-то глубокая внутренняя тревога не покидала его ни на минуту. На ровной, как стрела, улице за пышной зеленью почти не было видно крестьянских домов.

Он открыл калитку. Кругом было тихо. Домашние, видимо, еще спали, и он, чтобы их не тревожить, присел в саду на скамейку.

Небо было ясное и голубое; в верхушках деревьев играли солнечные лучи; пели-заливались птицы. За забором лениво мычали коровы; где-то поодаль лаяла собака; старались перекричать друг друга петухи.

Вскоре открылось окно детской комнаты и появилась растрепанная головка дочери.

— С добрым утром, папуля! — закричала она и выбежала на крыльцо. — Мама, папочка приехал, неси скорей вазу!

Не прошло и часа, как вся семья сидела в саду за столом и завтракала.

Рокоссовский ел так, как будто его морили голодом несколько дней. Они болтали, угощали друг друга, шутили и смеялись.

— Как мы счастливы! — сказала дочь. — Снова вместе. Теперь мы не будем никогда разлучаться. Правда, папочка?

— Ну что ты пристаешь к отцу, Ада? — сказала жена. — Дай ему хоть немного отдохнуть. Он, наверное, всю ночь не спал.

— Часа два прикорнул, — улыбнулся он. — Теперь нам не до сна.

— Почему? — спросила Ада.

— Как тебе сказать? — задумался Рокоссовский. — В воздухе пахнет войной, дочь.

— Костя, на тебя не похоже, — сказала Юлия. — Ты что, паникуешь?

— Факты — упрямая вещь, — ответил он с грустью в голосе. — Пока есть возможность, надо было бы в далекий тыл эвакуировать семьи.

— Раз ты так считаешь, то почему вы этим не занимаетесь? — спросила жена подавленным голосом.

— Приказано не поддаваться панике, — ответил Рокоссовский, обнимая дочь, которая за год вытянулась так, что доставала до отцовского плеча. Он начал помогать убирать посуду. Потом, как бы между прочим, заметил: — Береженого Бог бережет. Я рекомендую тебе, Юленька, свяжи в узелки наши скромные пожитки.

Через пару часов к дому подъехал дежурный офицер штаба, и уже спустя десять минут комкор вместе с начальником штаба находился в своем кабинете.

— Приказано отправить артиллерию всех соединений корпуса на полигоны, — протянул шифрограмму генерал Маслов.

— Алексей Гаврилович, ты представляешь, что это значит? — поднял на него глаза комкор.

— Не дай бог, начнется война — всей артиллерии каюк.

— То-то же, — жестко проговорил Рокоссовский. — Я такую команду выполнять не буду.

— Это же приказ.

— Приказы отдают люди, а чтобы приказывать, надо иметь голову, — сказал Рокоссовский и подошел к аппарату ВЧ. — Я сейчас переговорю с командующим округом Кирпоносом.

— Михаил Петрович, это Рокоссовский. Здравия желаю! — сказал в трубку комкор. — Насчет отправки артиллеристов с материальной частью на полигон, видимо, получилось какое-то недоразумение. Я так понимаю.

— Никакого недоразумения нет. Все идет по плану Генерального штаба. Я должен завтра доложить об исполнении приказа.

— Обстановку на границе хоть кто-нибудь учитывает?

— Наверху больше информации, и им виднее.

— Извините, а мы что, пешки? Приказ этот я выполнять не буду.

— Как это не будете?

— Докладывайте в Москву и снимайте с должности или же отменяйте приказ.

— Товарищ Рокоссовский, мне говорили, что вы вежливый, исполнительный командир!

— Михаил Петрович, докладывайте в Генштаб, что я не выполняю приказ.

— Докладывать я не буду. Что вы предлагаете?

— Мы с Масловым сделаем все, чтобы отработать упражнения на месте.

— Добро, отрабатывайте… Если что, отвечать будете вы.

— Я ответственности не боюсь. Спасибо. — Рокоссовский положил трубку и прошелся по кабинету. — Скажи, Алексей, что с нами творится? Мы что — загипнотизированы фюрером фашистов?

— Н-ну, нет, наверное, — замялся Маслов.

— Как это нет? — Рокоссовский уселся за стол, взял карандаш и начал чертить на бумаге какие-то закорючки. — В пограничном районе Киевского особого военного округа происходят невероятные вещи. Через границу шмыгают неизвестные лица. В пограничной полосе разгуливают на автомашинах переодетые в штатское немецкие офицеры, получившие разрешение не от кого-нибудь, а от самого правительства. Видите ли, немцам приспичило разыскать и эксгумировать захороненных якобы здесь военнослужащих. Что это?..

— Да, тут явная неувязка.

— Скажи, Алексей, почему нам запрещено стрелять по немецким самолетам, нагло нарушающим границу?

— Что я могу ответить? — сказал Маслов. — Помните, сколько мы возились с двумя самолетами, вынужденными совершить посадку? Казалось бы, шпионаж налицо: новейшая фотоаппаратура, на пленках засняты мосты, железнодорожные узлы. Я не знал, куда себя деть, когда получил из наркомата обороны распоряжение: самолеты с немецкими офицерами отпустить и сопроводить до границы двумя нашими истребителями.

— Как понимать все это? — с возмущением произнес Рокоссовский.

— Ума не приложу.

— Алексей Гаврилович, ты же у нас «академик», скажи мне, пожалуйста, зачем мы сосредоточили нашу авиацию на передовых аэродромах и расположили склады центрального подчинения в прифронтовой полосе? Мы что, собираемся наступать?

— Вроде не похоже. Эти действия не поддаются логике.

— А ты утверждаешь, что мы не загипнотизированы Гитлером, — сказал Рокоссовский и вышел из-за стола. — Ну что ж, давай, дорогой мой начштаба, покумекаем над тем, как выполнить артиллерийские упражнения.

2

Немилосердно жгло июньское солнце. Река Случь, вдоль которой растянулся Новгород-Волынский, сузилась, обмелела — воробью по колено.

Рокоссовский возвращался на машине в штаб корпуса после посещения танковой дивизии, где проверял ее боеготовность. По темному сосновому лесу дорога бежала навстречу, как бесконечная серая лента. Расстроенный вконец старыми малобоеспособными танками, он с грустью думал о том, что если начнется война, то нечем будет встречать фашистов. Он дал две недели на то, чтобы отремонтировать изношенную технику, — но легко отдавать приказы, а вот как их выполнять, когда запчастей с гулькин нос? Он никогда не ожидал, что в таком плачевном положении окажутся механизированные войска, главная ударная сила в Киевском особом военном округе. «Надо срочно ограничить использование танков для учебных целей, — подумал он. — Может быть, хоть так сохраним кое-какой моторесурс».