Человечность - Михаил Павлович Маношкин

вообще, веди себя приличнее, люди смотрят. — она поправила прическу. — Знаешь, о ком сейчас подумала? О Косте Настине. Смешно, правда? Он побаивался меня, а ты его. Не дуйся, Левушка, я ведь здесь, это должно льстить твоему мужскому самолюбию.

Грошов притих. Он боялся, что Лида откажет ему. Он больше всего боялся, если что-то происходило не так, как ему хотелось бы.

— Зря волнуешься, Левик. Костя ведь еще маленький, а я взрослая, мне было бы с ним… скучно.

Оба они по-своему уже давно готовились к неизбежной интимности. Грошов жаждал удовлетворения, а Лиду с неменьшей силой влекло любопытство. Возможность провести вместе ночь в пустующем доме далеко от Покровки как нельзя лучше устраивала их обоих.

Покончив с делами в Москве, они отправились на Ярославский вокзал. Когда они подходили к утопающему в зелени дому, Левку слегка лихорадило.

— Паша Карасев тоже поступил в Энергетический. Говорит, скоро возьмут в армию. А тебя… тоже скоро?

— Видишь ли, во мне… нет этой самой военной косточки.

— Похвальное… постоянство. Кстати, как попала к тебе эта дача? Кто-то ведь в ней жил?

— Тетя и ее тень — дядюшка.

— А ты — в тетю или в дядюшку? Впрочем, можешь не отвечать. А где они сейчас?

— Тетя в Москве — у нее квартира, а дядя на фронте, он врач.

Левка уже плохо владел собой и не сразу справился с ключом. Но вот замок щелкнул, дверь отворилась.

— Прошу.

Лида помедлила, понимая, что делает непоправимый шаг. А не пожалеет ли она завтра о своем поступке? И вообще. Лида взглянула в проем двери, потом на Грошова. Весь он был перед ней, полный нетерпения и боязливого ожидания. Она решилась и перешагнула через порог.

* * *

Проснулась Лида днем. Приглушенные сном впечатления пробудились вместе с ней. Все здесь сплелось в узел: сожаления, радость, боль, тревога, освобожденность, предчувствия.

Лида встала, пошла нагой — так острее чувствовалось то новое, что ворвалось в ее жизнь, — раздвинула шторы. Солнечный свет весело ринулся внутрь спальной. «Уютно. — подумала. — Тетушка славно устроилась».

Перед большим — в рост — зеркалом затихла, с любопытством разглядывая себя. Фигура хоть на пьедестал. «А если забеременею? Отец и брат узнают. Они там, а я здесь…»

Она поежилась, как от холода, пошла к кровати. Грошов спал. «Утомился Левушка», — подумала, как о постороннем, и легла рядом. Грошов был сейчас для нее единственной защитой от беспокойных мыслей.

— Левка.

Он что-то промычал и придвинулся ближе, уткнув свой большой хрящеватый нос в ее волосы.

— Да проснись же.

Он открыл глаза и тут же уверенно забрал ее всю. Это длилось долго, и она едва не кричала от сладкой боли. Потом они тихо лежали рядом. Он защитил ее от себя самой, но беспокойные вопросы оставались, от них нельзя было отмахнуться.

— Грошов, тебе не приходило в голову, что сейчас война?

— Как и тебе, милочка.

«Он становится развязным… Впрочем, каким же ему быть теперь?»

— Ты прав, мы с тобой — одна… команда. Кстати, ты не мог бы сказать, как ты мыслишь все это — в будущем?

— Так же.

— Так… просто?

— Ну уж просто.

«Он ничего не обещал и не обещает. Но разве здесь надо что-то обещать? Любопытно, что я почувствую через… год. Уже сейчас я чуть-чуть… несвободна».

— Левик, знаешь, кого мне не хотелось бы сейчас видеть?

— Тетушку, разумеется.

— Не угадал. Тетушка — это по твоей части. У тебя никакой фантазии. Знаешь кого — Лагина и Крылова.

— Какое мне до них дело!

— Похвальная… откровенность. Ты ведь всегда был сам по себе. А скажи-ка, Лев Яковлевич, как все-таки я оказалась… здесь?

— Не ломай голову.

— Убедительно. Что ж, будем… не ломать.

Они опять забылись, а потом лежали бездумно, ничего больше не желая. Какая уютная дача, какой хороший месяц — август!..

* * *

Покровка встретила Левку и Лиду тишиной улиц, пестрой россыпью зреющих яблок вокруг разомлевших на солнце бревенчатых домов.

— Пока! — Грошов повернул в переулок.

«Молодец Левка, — похвалила Лида. — С ним… просто». Они оба не чувствовали каких-либо стесняющих обязательств друг перед другом. Это делало их отношения приятными и легкими.

Недалеко от дома Лида встретила Пашу Карасева.

— Поступила? — озабоченно заговорил он. — Вместе учились бы, если бы не армия. Конечно, какое-то время я проучусь, но много не успею. Не знаешь, как у Левки?

— Нет… не знаю.

— Хочу к нему сходить.

— А Костя… что поделывает?

— Давно не видел. Работает на заводе. Да, новость: говорят, Яков Борисович в Покровке, в госпитале, раненый. Знаешь, надо его разыскать.

— Не возражаю, Пашенька, только сначала я хорошенько высплюсь, эту ночь я почти… не спала.

— Понимаю: напряжение, нервы. Это пройдет. У меня тоже…

Лида пошла к дому, а Паша, польщенный непривычным обращением к нему, энергично зашагал своим путем.

Мать встретила Лиду с заплаканным лицом.

— Отец, дочка…

Лида медленно, с трудом читала почтовое извещение: «… Иван Петрович Суслин… при выполнении боевого задания… пропал без вести. Он был… мужественным бойцом…»

Мать и дочь тихо поплакали над этим печальным извещением, но понемногу успокоились: пропал без вести еще не убит. Мало ли что бывает — найдется…

Ложась спать, Лида подумала, что и от брата слишком долго не было писем. Что если оба они… А она тут… А что, собственно, она? Ее личные отношения никого не касаются.

* * *

Возвращаясь с работы домой, Костя Настин проходил мимо школы — в ней опять разместился госпиталь. В скверике покуривали выздоравливающие. Иногда с ними были женщины: кому-то посчастливилось встретиться с близкими.

Костю неудержимо влекло к этим забинтованным людям. От них он узнал, что в госпитале лежит учитель химии Яков Борисович Сухотин. Санитарка привела Костю в палату, предупредила:

— Недолго.

Из простыней на Костю знакомо взглянули чуть-чуть озабоченные глаза. Волосы так же упрямо лезли на лоб, но весь Яков Борисович будто высох — стал маленьким и худеньким.

— Здравствуйте…

— Вы мой ученик? Как ваша фамилия? — обладая точной и объемистой памятью во всем, что касалось химии, Яков Борисович нетвердо помнил фамилии учеников.

— Настин, Костя.

— Вот мы и опять… в школе. Вспомнил: вы учились вместе с… Крыловым и Лагиным! Помню, помню! Вот видите…

Он заметно волновался, Костино появление живо напомнило ему о недавнем прошлом. В этой школе Яков Борисович пережил немало хороших дней. Он любил свою беспокойную работу, в подвале школы до сих пор хранились учебные пособия, которые он заботливо собирал.

— А вас… как ранило?

— Осколками… Плечо уже не болит, только нога. Видите ли, кость