Салют из тринадцати орудий - Патрик О'Брайан

— Да, действительно. Я обязательно предложу это визирю. Прекрасная идея во всех отношениях. — Он налил еще эля, уже выдохшегося и тепловатого, и продолжил: — Теперь, если кому-нибудь из вас ничего еще не вспомнится, позвольте сказать несколько слов о нашей одежде для аудиенции. Великолепие в таком случае решает все, и я уже посадил половину китайских портных в Прабанге шить костюмы для нашей свиты. Офицерам вполне уместно будет явиться в парадной форме, моя свита и я снабжены всем необходимым, а морская пехота, разумеется, и так в лучшем виде. Но мне вот что интересно, капитан, могут ли гребцы вашей шлюпки, тщательно одетые, сопровождать вас, конечно же, вместе с офицерами и мичманами? А потом, уважаемый Мэтьюрин, что насчет вас? Черный сюртук, даже очень хороший черный сюртук, едва ли будет уместным.

— Если требуется великолепие, и, если найдутся ткань и мастера, я пойду в одежде доктора медицины, в пурпурной мантии и колпаке.

В пурпурной, или по крайней мере в оранжево-красной мантии и колпаке он и шагал через восточные ворота дворца сбоку от Джека. Шли они довольно быстро — им угрожал дождь, свирепый тропический ливень, а у посланника имелась лишь одна шляпа с перьями. Миссия и все ее сопровождавшие так быстро, как только позволяло их достоинство, пересекли открытое пространство перед рвом и внутренней стеной высотой в сорок футов и толщиной в двенадцать, построенной яванскими предками султана.

Они устроили великолепное представление. Возглавлял их посланник верхом на великолепной лошади в отделанной серебром темно-красной сбруе. Вели ее грумы в саронгах и тюрбанах из золотой парчи. Особенно выделялся экипаж катера «Дианы» в новых широкополых соломенных шляпах с лентами, синих куртках с медными пуговицами, белоснежных широких штанах, черных ботинках с аккуратными носами и с вполне пригодными к бою абордажными саблями на боках. Они пересекли еще один двор под трубы и барабаны людей султана, и, как только упали первые теплые тяжелые капли, зашли во дворец.

Атташе Фокса мог быть неинтересным собеседником, но в роли начальника протокола оказался превосходен. Он с предельной точностью обговорил с секретарем визиря размещение миссии с предельным вниманием к старшинству. Каждый встал на назначенное место вдоль восточной стены большого зала приемов. Фокс и его ближайшие коллеги заняли место в нескольких ярдах слева от пустующего трона. Некоторое время они ждали, не без удовлетворения слушая шум дождя. Потом зазвучали трубы и барабаны, приветствующие французов. Первым плавно забежал Дюплесси, потом его свита — четыре человека в официальных костюмах, а также Ледвард и Рэй в ярко-синих сюртуках с звездами и лентами какого-то ордена, затем французские морские офицеры и сопровождающие, все более-менее мокрые.

В первые мгновения французы занялись выравниванием своей линии, сильно нарушенной последним забегом, а также мокрой одеждой, перьями и бумагами. Но как только они встали должным образом, Дюплесси, по другую сторону трона, бросил взгляд через зал и отвесил Фоксу то, что можно было с натяжкой счесть поклоном. Его вернули с той же строго отмеренной дозой сердечности. В тот же самый момент Рэю бросилась в глаза пурпурная мантия Стивена. Вначале он узнал его лицо, а потом, с очевидным ужасом, Джека Обри.

Он издал резкий утробный всхлип и схватил Ледварда за руку. Последний посмотрел в указанном направлении, застыл, но не выказал никаких эмоций. Появление султана в дальнем конце зала отвлекло всех, но не раньше, чем Стивен заметил на побелевшем, замкнутом лице Фокса выражение холодной ненависти такой силы, какую ему редко приходилось встречать.

Султан приближался в тени слуг с опахалами, с обеих сторон его поддерживали важнейшие вассалы, а позади следовали визирь и члены совета. Он оказался приятно выглядящим мужчиной лет сорока пяти, высоким для малайца. В его тюрбане сверкал знаменитый рубин. Шел он медленно, посматривая то в одну сторону, то в другую с вежливым выражением. Французы зааплодировали, как на театральном представлении, но он не выразил удивления или недовольства. Повернувшись, чтобы занять место на троне, он кивнул обеим сторонам с равной любезностью.

Его свита собралась в пространстве за троном, но визирь (низкий сухощавый человек) вышел вперед и огласил в очень уважительных словах, что прибыли два посланника, первый от императора Франции, второй от короля Англии, и они осмеливаются просить представить послания их господ. Султан ответил: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного, пусть первый прибывший и говорит первым».

Дюплесси с Ледвардом позади занял место перед троном и, поклонившись, начал читать по сырой бумаге. Неудачное представление — чернила расплылись, очки запотели, а жара и мокрая одежда сильно подавляли. Ледвард переводил каждый абзац. Очень живой перевод, но также чрезмерно вольный. Делался он резким тоном, странно не совпадавшим с комплиментами, выражением доброй воли и искреннего желания еще более тесного альянса между властителями-кузенами Пуло Прабангом и Французской империей.

Визирь договорился с каждым посланником по отдельности, что раз султан после аудиенции собирается устраивать пир, а не созывать заседание совета, выступления не должны длиться дольше четверти часа. К изумлению, Дюплесси и Ледвард не проговорили даже столько. Фокс начал речь неудачно, запнувшись на титулах султана «Цветок любезности, Мускат утешения, Роза восторга», и пришлось повторять дважды, и он едва ли проговорил десять минут, несмотря на блестяще исправленные ошибки и восторженное напоминание о прославленных предках султана.

Когда он закончил, раскланялся и вернулся на место, советники втайне изумленно переглянулись. Они привыкли к речам, которые тянулись и тянулись, к самодостаточному многословию. Однако султан осознал свое везение после секундной паузы, улыбнулся и произнес: 

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного, добро пожаловать, господа. Прошу вернуть нашу благодарность вашим правителям, да хранят их небеса, за их благородные подарки, которые мы будем беречь в сокровищнице и в сердце. И да начнется пир.

Вот теперь-то стала очевидной польза от неподдельной нечувствительности. Фокс все еще находился под таким сильным впечатлением от события, пусть и давно ожидаемого, что его светские навыки едва ли работали. Зато Джонсон, Крэбб и Лодер болтали ровно, громко и с периодическими взрывами смеха, так что верхняя часть английского стола поддерживала должное оживление. Стол протянулся во всю длину пиршественного зала. Чтобы компенсировать их место во время аудиенции, англичан теперь посадили по правую руку от султана (его стол пересекал зал). Стивен оказался довольно далеко, и поскольку он один из немногих мог поддерживать беседу на малайском, его посадили между пожилым, мрачным и неразговорчивым человеком, чей род занятий он так и не узнал, и первым встретившим его Ван Да.

Вполне приемлемый сосед. Как заядлый охотник, он очень много знал о лесах, джунглях и высокогорьях.

— Как-то раз видел я вас над Кетангом, — весело смеялся он. — Вы удирали от пчел как олень — какие прыжки! Опасный там уголок, рядом с красной скалой. Пять минут спустя мне самому пришлось удирать оттуда, и я потерял след бабируссы. Крупной бабируссы.