Сияющая - Мара Резерфорд

– Вы на моих глазах приказали своим стражникам отрубить Маргане руки. Вы сами сказали, что сожгли «Хрустальный шар». Показали, что способны на безмерную жестокость. Зачем притворяться, что в вас есть хоть капля сострадания?

– Не буду отрицать, что делал вещи, за которые мне стыдно. Ужасные вещи. Но я никогда тебе не лгал.

Я уже не знала, чему и кому верить. Я не хотела, чтобы Дариус видел, как сильно меня расстроили его слова. Не только о нем и о девочке с бриллиантовыми слезами, но и об Эвране, о том, на что он может быть способен. Что-то убедило его, что он должен остаться в гобелене, а теперь что-то говорило ему уйти.

– Увидимся в Теже, – крикнул Дариус мне вслед. – Береги себя.

Той ночью остались только Джин, Эвран и я. После недавних событий ни у кого из нас не было аппетита, но мы уже успели немного отдохнуть, поэтому решили прогуляться вдоль реки, на которой стоял Хандер. На улицах было тихо, Дариус не вводил комендантский час, как в Крейвене, но все знали, что он в городе.

– Тебе удалось прочитать его мысли? – спросила я Джин после того, как рассказала им о нашем с Дариусом разговоре. – Было похоже, что он беспокоится о принце?

– Не знаю. – Ее лоб был озабоченно нахмурен, и я задумалась, каково иметь дело с кем-то вроде Дариуса, если уже так привык читать чужие мысли. Она шла между нами с Эвраном, из-за чего мне приходилось вытягивать шею вперед, чтобы видеть его лицо. Он весь день молчал, и у меня появилось ужасное чувство, что он снова бесследно исчезнет, просто уйдет в лес. – Он и правда выглядел обеспокоенным и как будто рассеянным.

– А мои способности? – Я рассказала Джин о звезде, пока Эвран стоял рядом и тревожно за нами наблюдал. – Ты уловила какие-нибудь мысли по этому поводу?

– Я уже говорила, что мой доступ очень ограничен, – покачала она головой. – Но в его прошлом есть что-то, что им движет, что-то настолько ужасное, что стало частью того, кто он есть.

– Думаешь, у него есть хоть какой-то шанс измениться? – спросила я.

– Ты имеешь в виду стать хорошим? – вмешался Эвран.

– Может, не столько хорошим, – быстро сказала я. – Но человечным?

Я так боялась высказать свой страх вслух – что, если когда-то Дариус был таким же, как я, то я могу стать такой, как он. Если Дариус не в состоянии измениться, что это значит для меня?

– О, он определенно все еще человек, – сказала Джин. – Да, я не могу прочитать его мысли, и в нем есть какая-то пустота, на которую я наталкиваюсь каждый раз, когда пытаюсь его изучить. Но я проникала в сознания существ, которые не являются людьми – животных, сотканных гончих – я даже пыталась достучаться до лусири. Это совсем другое.

Это было хоть каким-то утешением. Возможно, у нас был шанс убедить Дариуса не завершать гобелен, обратившись к оставшейся в нем человечности. Но с другой стороны, если он действительно оставался человеком, это означало, что ему просто было все равно, скольким людям он причинил вред.

Когда мы свернули на каменный мост, перед нами вытянулись наши тени, заходящее солнце согревало нам спины.

– Это мое любимое время суток, – тихо сказал Эвран.

– Сумерки? – спросила я.

– Ага. В это время кажется, что тень и свет дразнят друг друга. Ну, как бы играют, понимаешь?

Я помахала рукой, и моя тень нам ответила.

– Я бы сказала, что тени побеждают.

– На данный момент, возможно. Но потом наступает утро, и свет прогоняет тени. Это как догонялки.

– Тогда почему ты больше любишь закат, чем рассвет?

Он усмехнулся, глядя на меня.

– Что я могу сказать, просто мне больше нравится, когда побеждают тени.

– Мне в сумерки всегда было немного грустно. – вздохнула я. – Это было время возвращаться домой, пока меня кто-нибудь не увидел. – Словно в доказательство этих слов сияние моей кожи стало ярче в угасающем свете.

Джин рассмеялась, и я вопросительно на нее посмотрела.

– Извини, я просто кое-что вспомнила. Мама рассказывала, что, когда она была маленькой, ее мать дала ей отвратительную маску, которую она надевала всякий раз, когда выходила из дома по вечерам. У маски был крючковатый нос с волосатой бородавкой на конце.

– Зачем? – улыбнулся Эвран.

– Чтобы защититься от Белль Сабин. Она убивала только самых красивых девушек, чтобы забрать их красоту. – Ее улыбка погасла. – Хотела бы я, чтобы у нас было что-то для защиты от Дариуса.

Я протянула руку, чтобы приободрить ее, но она от меня отмахнулась.

– Со мной все в порядке. Я просто хочу побыть одна.

– Пусть идет. – Эвран взял меня за руку и задержал, чтобы Джин могла пройти вперед.

Мы с ним подошли к краю моста. Эвран нашел камешек и бросил его в воду.

– Мне бы хотелось…

– Что? – спросила я, заглядывая ему в глаза.

– Мне бы хотелось, чтобы мы были самыми обычными парнем и девушкой, гуляющими по мосту. Хотя бы на одну ночь.

– Сегодня так и есть.

Он обнял меня за талию, и я почувствовала, как от его прикосновения вспыхнул уголек желания. В душе Эврана был уголок, который всегда был мне недоступен, и теперь я знала, что это был тот Эвран, который чувствовал связь с гобеленом, который верил, что в его магии есть зло. Если бы удалось убедить его довериться мне, я знала, что вместе мы бы смогли найти способ с этим справиться.

Под нами на воде, как пролитая краска, рябили цвета заката.

– Я знаю, что все это время ты искал способ уничтожить гобелен, – начала я. – Но я не понимаю, что произошло между нами, когда замерцал мой свет, и твой взгляд изменился. Это же было не из-за гобелена, да? Это было из-за меня.

Мгновение он меня изучал, его лицо было так близко, что я могла разглядеть легкое созвездие веснушек на носу. Однажды я нарисовала его на земле и попросила Эврана угадать, что это такое. Он ответил, что рисунок похож на созвездие Лисички, и пообещал показать его как-нибудь ночью, как будто правда верил, что у нас будет такая возможность.

– Когда мы коснулись друг друга, я кое-что увидел. Видение или сон, не знаю, что это было. И я понял, что если останусь, то причиню тебе боль.

Я отстранилась.

– Что значит «видение»?

– Не могу объяснить, правда. Как будто ты была свечой, а я тебя задул.

– Это нелепо. – Я с нежностью коснулась его щеки. – Ты бы никогда не причинил мне боль.

– Знаю. Но…

Мы стояли так близко, что мне оставалось только приподняться на носочки, чтобы его поцеловать. С моих ресниц скатилась слеза, когда я закрыла глаза и притянула Эврана ближе и прижалась к нему, чтобы напомнить, что я больше не девочка, а девушка, которую уже нельзя оттолкнуть или просто бросить. Он не дал мне шанса показать, как сильно я его люблю, целиком и полностью, люблю даже то, чего сам в себе боится. Эвран должен был знать, что я никогда его не предам, что бы ни говорил мне Дариус.