Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

Дождь все это время лил не переставая. Мы шли всю ночь. Утром, на рассвете, догнали своих.

На новом месте на постой нас определили в доме. Солдаты попросили разрешения хозяев настелить соломы. Солому свалили прямо на полу. Мы так делали всегда. Стащили с себя мокрую одежду. Когда отжимали гимнастерки, с них лилась дождевая вода и пот. Сняли белье. Сырые гимнастерки надели на голые тела. В доме было тепло, и вскоре мы перестали замечать, что гимнастерки наши сырые. Уснули и проспали до вечера. Пока спали, гимнастерки и брюки на нас высохли. А нижнее белье потом высушили угольным утюгом. Утюгом мы к тому времени обзавелись своим. Возили его на одной из подвод.

Вечером поужинали и снова улеглись спать. Никто нас не дергал, никуда не посылал. Ротный понимал, что нам надо прежде всего хорошенько отдохнуть. Марш был нелегким.

Утром сразу принялись чистить и смазывать оружие. Сушили вещевые мешки. Все содержимое наших сидоров промокло.

Дожди немного утихли, шли с перерывами.

Обувь наша поизносилась. Во время дождей раскисла. Требовался основательный ремонт.

Старшина роты Серебряков собрал солдат, которые знали сапожное дело. Выдал им молотки и «лапы». Где-то раздобыл сапожные гвозди. Да не простые, а медные. Многим сапоги отремонтировали. Некоторые ремонтировать было уже бессмысленно. Солдатам, вдрызг износившим свою обувь, старшина выдал сапоги из обменного фонда. Но ротные сапожники работали еще ночь – из двух-трех пар собирали одну. Их старшина забирал в обоз, в обменный фонд.

У некоторых порвались гимнастерки, особенно на локтях и животах. Оборвались во время боев – ползали. И тут наш старшина нашел выход. В селе, где мы стояли, нашел швею, сербку, выделил ей в помощь солдата, знавшего швейную машинку. Так было отремонтировано и обмундирование.

Когда солдаты на отдыхе, у старшины – самая работа.

Дожди пошли на убыль. Дороги стали подсыхать. Солдаты смотрели за околицу села с беспокойством, которое, правда, всячески скрывали. Скоро выступать. Что там кого ждет? Но и войну хочется поскорее закончить, немца добить. Теперь уже все понимали: границу перешли, значит, пойдем до самого Берлина.

И вот настал час выступать. Нам, взводным, выдали оперативные карты. На них мы пометили красным карандашом населенный пункт Ивановку. Название совсем русское. Расположено в двадцати километрах от румыно-югославской границы. Население Ивановки – немцы-колонисты. Сразу за селом находится немецкий аэродром. База пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Как они нам надоели! В небе их сразу можно было узнать, у них не убирались шасси, а колеса упрятаны в гондолы, похожие на лапти. Вот их солдаты и прозвали «лаптежниками». Я пережил их бомбежку на Днестровском плацдарме. Автоматчики мои, кто воевал давно, тоже вспоминали их недобрым словом.

Полковая разведка установила, что аэродром охраняется по всем правилам. Гарнизон аэродрома достаточно сильный, располагает даже артиллерией и танками, не считая зенитных установок различной модификации. Чтобы подойти к аэродрому, предстояло миновать два населенных пункта, которые со всех сторон были окружены кукурузными полями. Сплошной линии обороны перед Ивановкой нет. Но дороги, а также все подступы и к Ивановке, и к аэродрому контролируются усиленными постами. На северо-восток из села ведет дорога в Петровград, занятый немцами.

Командование конечно же интересовало не село, а аэродром.

3 октября, в день наступления на Ивановку, погода стояла солнечная. Но дороги и поля после затяжных ливневых дождей раскисли, почва набухла. Мы шли по кукурузным полям, утопая в вязкой грязи. Почва в тех местах напоминала украинский чернозем. После дождей он такой же липкий и топкий.

Как немцы пронюхали о приближении к Ивановке наших батальонов, не знаю, но во второй половине дня над нами появились две эскадрильи «лаптежников». Произошло то, чего мы больше всего опасались. Пикировщики повисли над кукурузными полями, и на нас посыпались осколочные бомбы. Глубоких воронок они не делали, но все же одному или даже двоим, согнувшись в три погибели, укрыться в них было можно.

Одна эскадрилья отбомбилась быстро, улетела. Зашла на бомбежку другая. Эти уже не просто сыпали с горизонтального полета, а начали пикировать, чтобы бомбы ложились точно по целям. Мы тут же кинулись к воронкам. Заняли их. Только это и спасло нас.

Солдат на войне ко всему приспосабливается, привыкает. К бомбежке, конечно, нельзя привыкнуть. Но все же спастись от осколков можно. Вот, казалось бы, мощное и универсальное оружие – Ю-87. Маневренный, хорошо оснащенный вооружением. Я видел, как он уничтожает танки. От его залпа Т-34 разваливался на части. А вот солдата и ему, при всех его достоинствах, взять не так-то просто. Сыпанул бомбы, и если первую атаку пехота пережила, прижавшись к земле, то следующую уже пережить легче. Бомбы несут смерть, но они же делают воронки. А что такое воронка для солдата? Готовый окоп! Если она глубиной хотя бы полметра, то ничего лучше и не надо.

Смотрю, мои ребята уже освоились в воронках, землю лопатами отбрасывают, углубляются, расширяют днища, чтобы ноги можно было убрать.

Отбомбилась вторая эскадрилья, появилась третья. А может, та, первая, уже вернулась. Заправили топливные баки, загрузили бомбы и – на вылет.

И так они нас бомбили до вечера. А мы бросками, перебежками продвигались к Ивановке. Пилоты Ю-87 выполняли свою задачу, а мы, солдаты батальонов 8-го гвардейского полка, – свою.

Из кукурузных посадок мы выбрались без особых потерь. Вышли, помню, на луга. Тут почва под ногами твердая. Впереди – Ивановка. Мы сразу кинулись в атаку. И тут по нашим цепям ударили скорострельные зенитные установки малого калибра. Подошли мы к ним довольно близко. Кукурузное поле подступало к самой околице села. И мы хорошо видели, как лихорадочно и четко работали расчеты зениток, когда увидели наши цепи, высыпавшие из кукурузных зарослей.

Огонь из зенитных установок немцы вели не прицельно, а с рассеиванием по всему фронту. Пехоты они не ждали. Не дело зенитчиков воевать против пехоты. Было видно, как трассы меняли направление: сначала с левого фланга на правый, а потом – наоборот. Их огонь был рассчитан на то, чтобы подавить нас психологически. Снаряды – не пули, их все же значительно меньше, хоть и летят они очередями. Они стремительно пролетали между атакующими. Некоторые, с недолетом, врезались в землю перед цепью и взрывались. Было жутко, но страх не только подавлял, он гнал нас вперед. Каждый из нас знал, что все это закончится сразу, как только мы добежим до их позиций и уничтожим их.

Один зенитный снаряд попал командиру второго отделения моего взвода сержанту Шацких прямо в голову. Сержант был убит наповал.

Я подбежал к нему. Он был мертв. Двоим автоматчикам, шедшим рядом с ним, приказал остаться и отнести тело сержанта санитарам или похоронной команде. Кого найдут. Это был не сорок третий год, своих мертвых мы уже не бросали на поле боя.

Быстро вернулся в цепь. Прореху в цепи сомкнули. Рядом, как всегда, шел связной Петр Маркович.