Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

Второе отделение осталось без сержанта. Шацких был хорошим младшим командиром. Такие, как он, с пополнением не приходят. Если только из госпиталя. Сержант – это не только три лычки на погонах. Сержант – это командир, который всегда рядом и который выполняет ту же работу на войне, что и любой солдат. Хороший сержант в отделении – это стержень. А если их, хороших, во взводе все три, то твой взвод непобедим.

Пулеметчики открыли прицельный огонь по расчетам. Я приказал стрелять всем пулеметчикам. Это подействовало. Немцы заметались, начали спешно сворачивать орудия. Подошли тягачи. Но огонь открыли батареи, которые стояли в отдалении.

Для эффективного автоматного огня расстояние было еще слишком большое. И я крикнул пулеметчикам, чтобы перенесли огонь на тягачи. Тягачи уже подошли и начали цеплять зенитки. Но как только трассы хлестнули по их обшивке, они, не дожидаясь расчетов, поддали газу и рванули на аэродром. Зенитчики, не успевшие запрыгнуть на тягачи, спасались бегством. Никто из них не произвел ни единого выстрела, хотя у всех были в руках карабины.

Начали сниматься со своих огневых и дальние расчеты. Там тоже поднялась паника. Кто-то из моих пулеметчиков накрыл точной очередью расчет, и двое зенитчиков тут же отскочили от установки, заковыляли и вскоре упали на землю.

Разогнав зенитчиков, мы ворвались в Ивановку. Дома и все свое хозяйство колонисты побросали. Недолго они тут хозяйничали, на чужой земле. Сами убежали на аэродром. Правда, как потом оказалось, не все.

На оперативных картах село значилось как Ивановка. Но немцы-колонисты, видимо, называли его уже по-своему.

Наступала ночь. Мы осмотрели дома и постройки. Но село было большое, и прочесывание дворов занимало очень много времени. А мы спешили поскорее выйти на дальний конец села, к дороге, ведущей на аэродром. Такова была задача взвода. В конце улицы дворы уже осматривали бегло, в дома не заходили. Однажды, когда мы уже выходили со двора на огород через калитку, из дому выбежала молодая немка и начала на нас кричать. Должно быть, мы сделали что-то не то. Ну как же, без разрешения вошли во двор… Было еще светло, и в ее глазах мы увидели столько злобы, что невольно остановились. Она продолжала кричать на нас. А мы оцепенело смотрели на нее. И тогда один из автоматчиков, шедший следом за нами и видевший всю сцену со стороны, дал очередь из своего ППШ поверх ее головы. Она сразу замолчала, присела на корточки и, как выражались потом наши ротные острословы, тут же «выпустила дух геббельсовской начинки»…

Допрашивать ее мы не стали. Хотя солдаты, побывавшие в румынском плену, знали немецкий язык. Быстро темнело. К тому же ее надо было вести с собой. А куда ее, такую, когда ей в душ надо…

На аэродроме гудели моторы. Слышалась стрельба. Но стреляли не в нашу сторону. Это соседний батальон обошел аэродром с северо-востока и пошел в атаку.

Мы заняли позицию сразу за Ивановкой, оседлав дорогу, и одновременно держали под обстрелом участок другой дороги – на Петровград. Контролировали мы и часть пустоши перед кукурузным полем.

Вернулись автоматчики, которых я оставлял с убитым сержантом. Они доложили, что тело Шацких они доставили в санчасть, передали санитарам.

Я успокоился. И солдаты вернулись, и сержанта теперь похоронят как положено. Оставь мы его на краю поля, еще неизвестно, нашла бы его похоронная команда или нет. Второе отделение сильно горевало о потере Шацких. Горевал и я. Как не горевать, когда гибнет твой боевой товарищ? С сержантом Шацких я воевал давно. Во взвод он пришел весной, когда готовились к Ясско-Кишиневской операции. Пришел из запасного полка, куда попал после госпиталя. До госпиталя воевал в пехоте.

Я послал старшего сержанта Менжинского доложить командиру роты о потерях: один убит и двое ранены.

Когда окончательно стало ясно, что дальше не пойдем, начали окапываться. Солдаты терпеливо отрывали ячейки, делали привычное дело и переговаривались:

– Давай-давай, закапывайся поосновательней.

– Это верно. Моторами рыкает. И спать не ложится.

– Соседи-то не прорвались. Должно быть, тоже окапываются.

– Неужто танки с утра пустит?

– Танки, может, и не пустит. А «лаптежники» точно налетят.

Чуть погодя затихли. Окопались. Залегли на отдых.

В каждом окопе размещалось по два автоматчика. Один отдыхал, другой вел наблюдение. Смену они производили сами. Наблюдатели никогда не спали. Это в нашем взводе было исключено. Быть может, отчасти потому, что я почти никогда не спал ночью, когда мы стояли перед противником. Все это знали. Спать я действительно не мог. И не страдал от этой бессонницы.

Вернулся от командира роты старший сержант Менжинский. Он передал приказ старшего лейтенанта Макарова: взводу занять оборону на северной окраине Ивановки. Что мы и сделали. И я подумал: слава богу, что не надо менять позицию, куда-то перемещаться и отрывать новые окопы. Солдаты измотаны.

Дождь лил всю ночь. Солдаты еще с вечера соорудили над своими окопами наклонные опоры из кукурузных стеблей, застелили их плащ-палатками. Так спасались от дождя, потому что вода стекала за бруствер.

Кухни наши, как всегда во время наступления, отстали. Да вряд ли они могли нас найти в такой темени и слякоти. Засыпая, мой связной Петр Маркович с сожалением сказал:

– Вариться теперь нашей каше до утра…

– Ничего, круче будет, – ответил ему я и подумал: а хорошо бы сейчас было горячей кашки, чтобы котелок руки грел и пахло бы от него тушенкой…

На аэродроме время от времени немцы запускали моторы своих самолетов. Возможно, они даже и взлетали. Или пытались взлетать. Там часто вспыхивала стрельба. Мы предполагали, что, возможно, какое-нибудь подразделение нашей дивизии подошло к аэродрому вплотную и пытается под покровом ночи захватить его. Потому что наши роты отошли и в бой больше не вступали. Стрельба не давала покоя. В любой момент немцы могли хлынуть по дороге на Петровград. А дорогу контролировали мы. И тогда им бы пришлось в первую очередь атаковать нас.

Утром получили новую задачу: на Петровград.

Наш батальон усилили артиллерийским взводом: две 45-мм противотанковые пушки с расчетами.

Даже на марше орудия были тщательно замаскированы. На передки для снарядных ящиков и на щиты были положены жерди, а сверху завалены сеном. Летчики ни за что не рассмотрели бы под этими копнами противотанковый артвзвод. Правда, лошадей многовато для простого воза сена. Каждое орудие тащили две пары. Ездовые шли сбоку, вели под уздцы лошадей первой пары. За первой, впристяжку, шли вторые. Обычно на марше ездовые попеременно сидят верхом то на правой, то на левой лошади первой пары. Но тут, в грязь, когда орудие надо было толкать и помогать лошадям, ездовые спешились.

Когда мы вытолкнули орудия из грязи кукурузного поля на дорогу, нас обогнало небольшое подразделение. Человек восемь–десять. Все одеты в камуфляжные комбинезоны. Командовал ими знакомый лейтенант. Шли они налегке – автоматы, на поясах гранаты, запасные диски в чехлах, у всех ножи и еще, кроме автоматов, пистолеты. Пистолеты висели спереди. Так носили на передовой. И немцы, и мы. Лейтенант махнул нам молча, и они ушли вперед.