Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

Во второй половине дня пришел связной от командира роты: на построение. Мы встали из-за стола, поблагодарили хозяев за гостеприимство и доброе угощение. Пьяных среди моих автоматчиков не оказалось.

Болгары смотрели на нас, трогали нашу одежду. Они увидели русских людей, перенесших все тяготы войны с фашистской Германией. Они думали, что немецкую армию никто не сможет одолеть.

Нас построили, провели перекличку. И ротными колоннами полк пошел на Софию.

Шли полевыми дорогами. Дороги петляли между пологими холмами. К югу холмы поднимались все выше и выше. Вокруг – кукурузные поля или виноградники и фруктовые сады.

Населенные пункты, села, хутора лежали в низинах между холмов. Как правило, возле родников, озер и по берегам небольших речушек. За время перехода мы не видели ни одного села, которое бы стояло возле дороги. Хутора словно прятались от дорог. Закрывались ярусами фруктовых деревьев. Мы даже церквей не видели.

Очередной дневной марш наш завершался. Мы уже поглядывали по сторонам, где командиры прикажут остановиться на привал. Справа от дороги в поле табачные плантации перемежаются с кукурузными. Там работали турки, мужчины и женщины. Они не ожидали нашего появления. И вот увидели русских солдат в походных колоннах при полной боевой выкладке, испугались и стали разбегаться. Лошадей быстро выпрягали и отпускали на волю, чтобы не достались нам, если мы вздумаем пополнить ими свои обозы. Мы, автоматчики, наблюдали за одной турчанкой. Она выпрягала коня прямо перед нашим взводом, потому мы и разглядели ее хорошенько. Вот она освободила коня от упряжи и, чтобы тот убежал в кукурузу и не достался русским, несколько раз вытянула его по бокам и крупу длинным кукурузным стеблем, так что тот с треском переломился. Конь взвился и неожиданно кинулся в нашу сторону. Турчанка растерялась. Остановилась. Смотрела то на нас, то на своего коня. Мы остановились, смотрели на нее и смеялись. Она продолжала стоять. Конь побрел в кукурузу. Она немного успокоилась, пришла в себя и, видя, что мы не опасны, тоже засмеялась и пошла в кукурузу. Раза два оглянулась. Одета она была по-мусульмански: в широкое разноцветное платье, в женские штаны из чисто красного материала, а на голове повязан платок весь в красных цветах, концами опущенный на плечи. Из-под платка до поясницы свисали черные волосы.

Мои автоматчики долго оглядывались на нее, пока она не скрылась в зарослях кукурузы.

Вечером – привал. Нас все же отвели подальше от этого поля и турчанок. Ночевали тут же, у дороги. Утром снова построение, перекличка и – вперед. Прошли 60 километров, и тут поступил неожиданный приказ: возвращаться обратно в Румынию.

На Софию, другими дорогами, шли другие наши части. Тогда мы не знали, что одна из армий 3-го Украинского фронта до конца войны останется в Болгарии для прикрытия южной границы с Турцией. Это была 37-я общевойсковая армия.

А наш марш по Болгарии заканчивался. Шли быстро. Не останавливались даже ночами. Назад, к Дунаю. Дунай мы перешли между болгарским городом Рущуком и румынской Добруджей по наплавному мосту, наведенному нашими саперами буквально накануне.

Вода в Дунае была не голубой, как в других реках, которые нам довелось переходить, а мутно-песочного цвета. Тогда же мы услышали о Дунае такую байку, что, мол, это международная канализация. Посмеялись над теми, кто купался в Дунае, когда стояли в Силестрии.

Мост, по которому мы возвращались в Румынию, усиленно охранялся зенитными орудиями. Расчеты постоянно дежурили возле установок.

Место для привала мы нашли в небольшом лесу. Сюда же подоспели кухни. Наконец-то солдаты получили горячее. Предыдущие двое суток, во время марша, мы кормились тем, что выносили нам на дорогу сердобольные болгарки. Но, правда, на те гостинцы тоже никто не обижался, потому как бутылка вина лежала в каждом узелке, который женщины совали нам в руки.

Подошли и наши обозы. Потянулись тылы. Подводы мы укрыли в лесу, а лошадей ездовые выгнали попастись на опушку леса.

Обмундированы мы были по-летнему, в гимнастерки и пилотки, да в незаменимые в любую погоду плащ-палатки. И под снегом в них хорошо, и под дождем, и под солнцем. Вот и вся форма одежды. Ночи на юге в сентябре становились уже холодными. Так что спасали нас от ночного холода плащ-палатки. Каждый солдат берег свою плащ-палатку, ухаживал за ней, как мог. У всех они были штопаные-перештопанные.

Когда мы отдыхали на очередном привале, прибыло пополнение, призванное полевыми военкоматами. Мы удивились. Как, в Румынии? Полевыми военкоматами? Когда пополнение пришло в роты, мы увидели, что это – русские, наши. В Румынии наши войска освободили много концлагерей, где содержались военнопленные. После проверки офицерами Смерша многих из них, кто не был истощен и кто изъявлял желание воевать, направляли в маршевые роты и – на передовую. Многие из них в плен попали в сорок первом году, в первые дни войны, раненые или контуженые. Они очень хотели воевать, буквально рвались в бой. Правда, некоторые из них получили глубокие психологические травмы. Эти травмы проявлялись по-разному. Некоторые, к примеру, до первого боя боялись противника. Просто патологический страх. Потом, когда видели трупы немцев, перебарывали в себе этот страх и становились хорошими, стойкими солдатами. Такими же, как и все.

В первую стрелковую роту поступило 25 человек. Из них шестеро – в наш автоматный взвод. Сразу появились проблемы. Винтовку-то они знали, но вот пистолет-пулемет Шпагина, которым был вооружен наш первый автоматный взвод, они видели впервые.

Я сразу же организовал ускоренные курсы обучения. С новичками занимались и сержанты, и бывалые солдаты. В основном вновь прибывших обучал мой помкомвзвода старший сержант Менжинский и командиры отделений. Но контрольные занятия по изучению матчасти ППШ проводил и я. Сначала «молодых» научили собирать и разбирать автомат, потом освоили заряжание магазина. Вскоре наши «румыны», как их в шутку в первое время называли мои автоматчики, ловко собирали-разбирали автомат, заряжали и разряжали магазины емкостью 71 патрон. Я видел, что автомат им нравился, и они были рады, что попали в наш, автоматный взвод, дорожили гвардейским званием. На марше, на выходе из леса, провели практические занятия со стрельбой.

Что смогли, мы им дали. Но основной курс пополнение должно было пройти в бою.

Пожилых солдат, прибывших с пополнением в мае 1944 года, когда по тылам подчищали всех подряд, я перевел в обоз, назначил ездовыми. На три подводы, которые мы имели в обозе, автоматный взвод выделил троих человек. Из них одного забрал в свое хозяйство старшина роты. И ездовыми остались братья Бабенко. Одному из них было сорок восемь лет, другому пятьдесят. Любой из них годился мне в отцы.

Теперь мы ехали на повозках. Телеги широкие, прочные. На каждой, вместе с ездовым, помещалось по девять человек – полностью одно отделение с оружием и боекомплектом. Тащила телегу пара добротных коней. Ездовые о них хорошо заботились, вдоволь кормили, и тащили они нас и наше имущество по всем дорогам безотказно.

Перед боем подводы мы отправляли в тыл, иногда километров за двенадцать–пятнадцать. Вместе с ездовыми. Их собирал под свою руку старшина Серебряков.