Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки - Энтони Макгоуэн

и склонны к ошибкам. Вот почему нам необходим четвертый уровень – понимание и знание сути вещи, того, что обязательно является истинным для нее. И, конечно, идеал – это…

– Дай догадаюсь, арифметика?

– Да! Вообще-то, геометрия. Геометрия дает нам настоящее знание, которое не может быть неправильным. А поскольку Спиноза хотел внести такую же определенность в философию, какую книга Евклида «Начала» (которая две тысячи лет была стандартным учебником по этому предмету) внесла в геометрию, он выбрал геометрию в качестве модели для своего шедевра, «Этики», опубликованной уже после его смерти, в 1677 году.

– Подожди-ка. Этика? Разве этого не было на какой-то другой прогулке?..

– У Спинозы, даже больше, чем у других мыслителей, которых мы обсуждали, все взаимосвязано. «Этика» действительно посвящена этике, но моральные принципы Спинозы неизбежно вытекают из метафизической и эпистемологической основы. Как бы то ни было, на самых первых страницах «Начал» Евклида предлагаются различные определения («Точка есть то, что не имеет частей»), аксиомы («Равные одному и тому же равны и между собой») и постулаты («От всякой точки до всякой точки [можно] провести прямую линию»)[31]. Начав с этих утверждений, которые любой разумный человек будет признавать истинными, и используя лишь линейку для рисования прямых линий и циркуль для рисования окружностей, Евклид возводит весь прекрасный дворец геометрии, где каждый этап логически и неизбежно вытекает из того, что было прежде.

Спиноза попытался сделать то же самое для философии, взяв за основу базовые определения и аксиомы для построения сложных предположений, которые, в свою очередь, подкреплялись его «доказательствами». Вся система определений и доказательств является внутренней: Спиноза никогда не ссылается на что-либо из внешнего мира для иллюстрации своих утверждений, точно так же, как вам не нужно проверять утверждения Евклида о треугольниках, лихорадочно измеряя настоящие треугольники.

«Этика» – большая и сложная книга, из-за математического построения за нее даже страшно браться, но в общем плане все довольно просто. Субстанция определена как нечто, порождающее само себя, то есть ничто извне не является ее причиной и никак на нее не влияет. Есть только одна субстанция, которая бесконечна и вечна, и эта субстанция – Бог. Бог есть все, что существует. Бог обладает двумя атрибутами: мышлением и протяженностью. Мы являемся частью Бога. Все, что происходит, абсолютно предопределено, что означает отсутствие свободы воли. Люди эгоистично борются за продвижение собственных интересов, но эта борьба в конечном счете бесполезна, поскольку мы ничего не можем изменить. Самое лучшее, что мы можем сделать (и это часть «Этики», посвященная непосредственно этике), – примириться с тем, что есть.

– Это мне что-то напоминает…

– Такая смесь «мир-разум-бог» в сочетании с детерминизмом очень близка к мировоззрению стоиков. К тому же подобный взгляд на божество не очень похож на представления о христианском или иудейском Боге. По сути, это такого рода Бог, который на самом деле и не Бог вовсе. Бог Спинозы – это природа. Все в природе является частью Бога. Поэтому неудивительно, что Спиноза не был «Мистером популярность» среди организованных религий своего времени.

Хотя все это выглядит как очень странная концепция реальности и во времена Спинозы ее считали крайне отвратительной, на самом деле она не настолько пугающая, какой казалась когда-то, и представляет собой всего лишь переосмысление того, что мы уже знаем. Спиноза приводит аналогию с телом. На одном уровне тело состоит из бесчисленных отдельных сущностей – органов, крови, волос, кожи и т. д. (Спиноза не знал об отдельных клетках, которые были открыты вскоре после его смерти, хотя это открытие, возможно, помогло бы ему аргументировать.) Тем не менее мы видим, что имеет смысл считать это единым целым, состоящим из множества частей. Точно так же, хотя мы чувствуем, будто живем в мире разнообразия, как материального, так и ментального, смещение точки зрения показывает, что все это – единое целое: Бог, или, если хотите, Природа.

Идея о том, что разум и тело являются всего лишь атрибутами Бога (или Природы), а не отдельными субстанциями, хотя и включает изменение точки зрения, но не вполне ясно, имеет ли она большое практическое значение. Что эта идея на самом деле дает – сближает мысль и материю и таким образом обходит проблемы картезианского дуализма. Современный способ решения проблемы разума и тела заключается в рассмотрении мысли как эпифеномена материи, а не как другой субстанции. Это две стороны одной медали, и такое представление близко к тому, что говорил Спиноза.

– Спиноза кажется довольно хорошим.

– Ага, ну он точно интересен, но есть и определенные темные пятна. Спиноза был приятным парнем, но его система не была приятной. Миру нет дела до нас. Он представляет собой просто огромный двигатель, или организм, в котором мы – лишь беспомощные части. Все, на что мы можем надеяться, – это понять механизм и принять его.

Монти спрыгнул с моих колен и потянулся. Он направился к молодой березке, до которой доставал его поводок, и быстро оставил свою метку.

– Я немного потерял нить. Напомни мне опять, к чему мы стремимся?

– Мы ищем ответ на вопрос: что такое знание? Мы разобрали представления древних греков, а теперь рассматриваем одну из двух великих современных традиций эпистемологии: рационализм, представители которого считали, что основой является чистое мышление. Затем мы проанализируем представления эмпириков, которые считали, что нашими проводниками должны быть чувственное восприятие и опыт.

– Значит ли это, что мы прошли еще только половину пути?

– Больше половины. Но я проголодался. Давай закончим с рационалистами и пойдем домой. Готов?

Монти опять забрался на скамейку.

– Третий…

– И последний…

– …великий рационалист, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716), совершенно отличался от Спинозы. Как и Декарт, он был выдающимся энциклопедистом, историком, дипломатом и, возможно, лучшим математиком своей эпохи. Приветливый и стремящийся нравиться, Лейбниц жил в комфорте: большую часть жизни он провел при дворе герцогов Ганновера, выслуживаясь перед богатыми и власть имущими. Похоже, он был вроде придворного, который стремился заслужить расположение, но это ему так и не удавалось, поэтому он выглядел несколько нелепо. И он был немного скрягой. Каждый раз, когда какая-нибудь молодая женщина при дворе выходила замуж, он дарил на свадьбу маленькую брошюру с полезными советами и заметками для молодой жены.

– Хороший подход!

– Последние годы его жизни были омрачены длительным и ожесточенным спором с Исааком Ньютоном из-за первенства в открытии дифференциального исчисления. Спор выиграл Ньютон, и не в последнюю очередь в связи с тем, что он тайно возглавлял комитет, выносивший решение по этому вопросу, но, скорее всего, оба ученых пришли к этой идее независимо, и это, вероятно, единственный самый поразительный пример, когда