Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

ваш сын деньги дал.

– Снотворного, и много.

– Антонина Михайловна, без рецепта не дадут.

– Мне дадут.

И она начала пытаться вылезти из машины. Общими усилиями удалось. В аптеке ее узнали, что поразило Людмилу. Она никак не могла понять, что в ее хозяйке такого известного. Не Алла же Пугачева.

Антонина пошепталась с провизоршей, и та безропотно вынесла ей две коробочки. И смешно сказала: «Принимать перед сном!»

Потом Анатолий и Людмила запихнули ее обратно, и она опять начала командовать:

– Не так быстро, там знак, теперь резко налево и сразу направо и остановиться у сберкассы.

Анатолий остановился.

Певица с помощью Людмилы выбралась из машины в три раза быстрее, чем раньше, и даже по небольшой лесенке взошла без усилий.

«Симулирует», – опять подумала Людмила.

В сберкассу она пошла одна и скоро вышла довольная. И сказала сразу:

– На кладбище, но перед этим цветы!

– Антонина Михайловна, – сказал лениво шофер, – цветы можно и на кладбище купить.

– Там говно, – лаконично отпарировала она в ответ.

Цветы, которые отобрала певица, были запредельной для человеческого понимания цены. Людмила похолодела, услышав окончательную сумму. На эти деньги в Донецке можно было скупить рыночную мафию и получить хорошее место для торговли краденым.

Нагруженная по уши невыносимо пахнущими твердыми лилиями Людмила оставила далеко за собой шкандыбающую Антонину, и та как миленькая дошла сама.

К кладбищу подъехали к концу дня – по дороге два раза пили в кафе кофе с пирожными и, соответственно, искали туалет.

Очевидно, и здесь ее хорошо знали, потому что машину беспрекословно пропустили внутрь по большой дорожке. Анатолий ехал медленно, слушаясь указаний.

На кладбище, как поняла Людмила, все могилы – это были знакомые и друзья певицы. На каждой она отстегивала по цветку и благоговейно укладывала на камень: что-то шептала при этом.

Когда дошли до самой главной могилы кумира певицы – оперного гения Бориса Покровского, цветов не осталось. Тут же Анатолий был послан за букетом:

– Хоть говна, но получше, – крикнула ему вслед Антонина, и они с Людмилой сели на скамейку.

– Ну, – сказала певица, и Людмила достала плоскую бутылку французского коньяка.

Потом она постелила салфетку и достала приготовленные бутерброды. Выпили. Светило солнышко. Было душевно.

Антонина от бутербродов отдирала хлеб и бросала голубям, а те и рады – сзывали своих и гулькали очень громко. И от этого гульканья Людмиле стало очень плохо – она поняла, что никогда не увидит Юрочку и что она просто дерьмо, а не бабка.

– Людка, ну ладно, – увещевала ее Антонина, – всё путем, всё будет о’кей… Сейчас поедем домой, и я позвоню Путину. Наливай!

После того как певицу все узнавали и привечали, Людмила абсолютно уверовала в ее всемогущество.

Когда наконец возник Анатолий с букетом пластмассовых тюльпанов, обе вволю наревелись над судьбой Юрочки.

– Иди, – сказала Антонина Толе, – положи все равно кому и пошли. Нам надо срочно искать Юрочку.

Но дни шли за днями. И ничего не менялось. Ближе к Новому году Антонина Михайловна захворала, но как-то буднично, не страшно. Почихала, покашляла, потемпературила. Пришел врач – частный, хорошо одетый, пошутил и велел пить пустырник. Слово «пить» Людмила поняла хорошо, а что такое «пустырник» не знала. Но заверила, что все будет, как он скажет. Пошла с рецептом в аптеку, накупила очень много всего, а вот пустырника не было. Ну и не надо. В баре еще много всего оставалось.

Но вследствие болезни что-то надломилось в Антонине. Она перестала вставать и потребовала памперсы. Это опять отозвалось болью о Юрочке, и, вместо того чтобы пойти за памперсами, Людмила опять поехала в подвал. Там ее приняли как родную и сказали, что почти нашли, остались формальности и к Новому году она обнимет своего внука. Предложили чаю, но Людмила отказалась, она спешила обратно. Нехорошие предчувствия закопошились в ее сердце: а ну как на органы? Как узнать: может, Юрочки уже на свете белом нет. Вместо памперсов она пошла в церковь и там поставила свечки – во здравие Юрочки, и во здравие Антонины Михайловны, и во здравие Лизаветы Петровны. Это были самые главные для нее сейчас люди.

С большими пакетами детских памперсов (взрослых не нашла) она подошла к подъезду. У подъезда стояла ее дочь Света и смотрела на нее, как на убийцу.

– Света, Господи, ты откуда?

– От верблюда, – ответила дочь. – Где мой сын? А-а-а, – она увидела памперсы, – вот ты его где держишь?

– Как ты меня нашла?

– Это тебя интересует? А меня интересует, где мой сын?

Подъехала большая машина, Людмила не знала, как называется эта марка, но знала, что очень дорогая. Из нее вышел артист, с пакетами.

– Людмила, – сказал он, – я к матери на полчаса, вы можете погулять. Но не больше, у меня спектакль.

Он достал связку ключей и перед дверью, неловко придерживая свои пакеты, нажал кнопку тем, что в народе называется пупочкой. Света стояла, открыв рот. В отличие от темной матери она хорошо знала этого актера.

Он уже входил в дверь, как вдруг остановился:

– Подержите, пожалуйста, пакеты.

Света бросилась первой, да Людмила и броситься не могла – она держала памперсы.

– Это моя дочь, – сказала она глухо, – Светлана.

Артист искал по карманам и нашел: мобильный телефон. Протянул Людмиле. Та неловко ухватила аппарат краем ладони.

– Я сейчас позвоню вам, а вы оставите в памяти мой звонок, поняли? И мы будем на связи. А потом вы мне позвоните, ясно?

– Ясно, конечно, – подтвердила Света, навесила на мать еще два пакета, которые держала в руках, и занялась телефоном.

Млея от счастья, она дождалась звонка, ответила кокетливо, потом что-то нажала, и в руках артиста зазвонил его аппарат.

Света хохотала в голос:

– Прелесть какая! Ну кто поверит, с кем я говорю.

«Артист… черт, как его зовут, у Светки спрошу», – Людмила еле удерживала свои пакеты. А Светка разрумянилась, опять звонила и опять хохотала. Артист был польщен, но виду не подал. Он забрал свои пакеты и наконец ушел в дверь подъезда, которую все это время он удерживал ногой.

– Мама, как это получилось?

– Начали бомбить…

– Как ты попала в его квартиру?

– Это не его квартира. Это его матери. Она певица.

Лицо Светы сияло.

– А сколько он тебе платит?

– Как-то неопределенно – дает деньги на еду и лекарства, а что останется – мол, это мне.

– Мать, ты дура. Ты с такими людьми работаешь! Ну-ка, пойдем поговорим. Да что ты вцепилась в эти памперсы? Зачем ты купила девчоночьи, с цветочками: все-таки Юрочка мужик, а не баба. Надо было с машинками.

Людмила рухнула на скамейку. Разговор предстоял долгий – получаса не хватит.

Света начала банально тянуть из матери деньги. Людмила отдавала ей все, самой ей ничего не нужно было – еда и сон обеспечены, а на метро она беззастенчиво брала хозяйкину карточку москвича и проходила.

Она рассчитывала, что дочь займется поисками Юрочки, но дочь не торопилась. Она осваивалась в столице.

Тем временем Антонина Михайловна чувствовала себя хуже и хуже. Людмила ее умоляла:

– Тоня, ну встань же ты на ноги!

– Не могу.

– Ну не придумывай, симулянтка.

– Не могу.

– Я тебя подхвачу, если что. Я сильная.

– Еще бы – с такой жопой!

– Ну вставай.

– Дай руку. Нет, не надо.

– Встань, а я тебе коньячку дам.

– Шантажистка! Не могу.

В кресле перед телевизором Антонина просиживала целые дни. Пульт не слушался ее слабых пальцев и падал на пол.

– Людка! – раздавался крик. – Быстро! Немедленно!

Людмила моментально выскакивала из душа или из сортира. Поднимала пульт и возвращалась в исходное положение. Антонина тоже возвращалась в исходное положение, но пальцы не держали и пульт падал опять.

– Людка! Зубы!

Людмила засовывала ей в рот челюсть.

– Пиццу!

Людмила делила пиццу на маленькие кусочки и начинала скармливать, как маленькому ребенку.

В это время всегда звонил телефон. Людмила брала трубку, но звонил мобильный. Людмила в сердцах запихивала хозяйке сразу два куска, и та давилась. Пока она жевала, Людмила успевала найти телефон и ответить на звонок. Чаще всего звонили подруги и просили Тонечку к телефону.

Людмила выгребала изо рта Антонины непрожеванную пиццу и подносила аппарат к ее уху.

– Але, – напряженным голосом произносила она, – кто это?

Потом, чаще всего расплывалась в улыбке и неожиданно высоким тенорком начинала говорить: «Ну конечно, буду рада, только заранее, ну хоть за часок, о чем речь – буду страшно рада».

Давала знак убрать телефон от уха и говорила:

– Сейчас этот идиот придет… Быстро причеши меня и шарф, шарф, большой шарф, чтоб рожу мою видно не было.

Людмила быстро приводила комнату в порядок, выключала телевизор, проводила расческой по спутанным седым волосикам – мадам в это время истерически орала: «Убийца,