Нам здесь жить - Валерий Елманов

— А вам хоть когда-нибудь вообще доводилось биться на мечах?

Друзья переглянулись и дружно замотали головами.

— Так я и подумал, — вздохнул князь и отрезал: — Никого я не дам. Моим воинам за вами в бой идти, а кто ж пойдет за такими… неумехами. Одного не пойму: как вас в ратный союз приняли. Этот, как его…

— СССР, — пробурчал Сангре.

— Вот-вот. Судя по рассказам Петра, в него такие воины входят… — Кейстут покачал головой, закатив глаза кверху, — и тут вы двое, которые…

Он не договорил, но сокрушенный вздох был гораздо красноречивее любых слов.

— Зато у нас головы на плечах имеются и мы в них не только едим, — насупился Сангре. — Вот за эти светлые головы, кои для полководца куда важнее умелых рук, нас и приняли в союз.

— Но самое важное, чтоб ему верили его люди, — парировал Кейстут и после небольшого колебания заявил: — Ладно, я сам возьмусь за вашу учебу. Нынче же сыщу место поукромнее и завтра поутру приступим.

Петр, не удержавшись, кисло скривился, поскольку неугомонная Римгайла покидала его ложе не раньше третьих петухов, то бишь под утро, но деваться некуда. Оставалось рассчитывать, что удастся урвать немного времени на сон перед обедом, но увы. Дело в том, что места поукромнее в понимании Кейстута находились как минимум в десятке верст от Бизены. То есть туда еще надо было доехать, ну и плюс дорога обратно.

Кроме того, помимо занятий Кейстут счел нужным знакомить побратимов с системой защиты местных жителей от крестоносцев и демонстрировал им то очередной пильякалнис — крутой холм, причем зачастую искусственного происхождения, то кольгринду — извилистую дорогу, проложенную по дну озера, реки или болота и ведущую к этому холму. У всех многочисленных изгибов кольгринд стояли вехи — воткнутые в дно жерди или ветки деревьев. Как пояснил Кейстут, в случае войны вешки снимались и пройти становилось невозможно. Полюбовались друзья и парсепилами — длинными узкими насыпями на самом холме, где хранилась уйма хвороста. Небольшой огонь поддерживался круглые сутки. Как только дозорные замечали, что крестоносцы перешли границу, на парсепиле поджигали все запасы хвороста. Днем сигнал подавал дым, ночью — свет костра. Словом, возвращались они в Бизену зачастую после полудня и ни о каком сне не могло быть и речи.

Зато через неделю ему удалось удостоиться первой похвалы от Кейстута, оказавшимся хорошим, но главное, терпеливым учителем, по нескольку раз демонстрирующим каждый прием. Правда, и безжалостным: уже к концу первого дня Петр понял, что на его теле, и без того изрядно изукрашенном последствиями ночных битв, окажется ровно вдвое больше синяков и ссадин, хотя использовались в учебе исключительно деревянные мечи.

Что касается Улана, его Кейстут хвалил гораздо чаще, поскольку тот, в отличие от горячившегося не по делу Сангре, всегда помнил о защите и успевал вовремя отскочить, отбив удар мечом или прикрывшись щитом.

Но как бы Петру ни хотелось временами поспать, о занятиях с будущими былинными богатырями он не забывал. Поначалу дела у него шли не ахти, к тому же Локис, а с его подачи и младший брат Вилкас, вообще не воспринимали его всерьез, решив, что Петр мается глупой ерундой, недостойной настоящего воина. Да и смотрели они на него с некоторым пренебрежением — хлипковат командир, и ноги тощи, и в груди узок, словом, не удался статью. Нет-нет, оба по-прежнему были ему жутко благодарны и готовы, если понадобится, закрыть в сражении собственной грудью, но защита в бою — одно, а ратный авторитет — несколько иное.

Уловив это, Сангре заявил, что помимо занятий по зарядке арбалетов он желает преподать им несколько уроков рукопашного боя, причем сразу обоим, поскольку никто не знает, как могут сложиться обстоятельства, а воин обязан драться даже тогда, когда у него треснуло копье, сломался меч и лопнула тетива на луке. Локис, не сдержавшись, рыкнул что-то резко неодобрительное и, продемонстрировав Яцко свои могучие ручищи, добавил, судя по тому, как покраснел потомок кривичей, еще более хамское.

— И шо там мяукнул этот биндюжник? — потребовал перевода Сангре.

Толмач замялся. Но взгляд Петра, обычно веселый или усмешливо-ироничный, превратился в угрюмо-тяжелый. И Яцко, смущаясь и запинаясь, поскольку требовалось на ходу перевести откровенные слова жмудина в приличные, выдал несколько коротких фраз. Если кратко, то они сводились к тому, что Локиса, равно как и его брата, в отличие от некоторых, и без всякой учебы с земли не сковырнуть, и вообще, вполне достаточно того, что он тут часами мается всякими глупостями, а потому не стоит их умножать, ибо у него не так много терпения.

Выслушав, Сангре кивнул, немного подумал и вдруг потребовал:

— А теперь выдай дословный перевод, чтоб один в один.

Яцко покраснел еще пуще, но послушался и изложил сказанное Локисом на самом деле. Петр восхищенно крякнул и уважительно покрутил головой: смысл, разумеется, остался прежним, но как же изменился сам текст…

— Потом меня научишь, — бросил он Яцко, — а пока скажи Локису, что если сейчас он или его брат Вилкас смогут завалить меня, то больше никаких занятий не будет, ну а коль нет, то… — и он многозначительно развел руками.

Братья-жмудины растерянно переглянулись и… переспросили толмача. Услышав повтор и поняв, что ошибки нет, оба вопросительно уставились на Сангре. Тот усмехнулся и утвердительно кивнул, однако дальше нерешительного топтания на снегу дело не шло. Нападать на Петра никто не собирался.

«Никак опасаются зашибить, — догадался Сангре. — Ну тогда сделаем так…»

Он ловко подскочил к Вилкасу и дернул его за нос, заодно сорвав с него баранью шапку и пинком зафутболив ее куда подальше. Досталось и Локису, которому Сангре ухитрился влепить звонкую пощечину. Видя, что братья продолжают неуверенно переминаться, крикнул Яцко:

— А теперь выдай им от моего имени какое-нибудь ругательство. Только самое оскорбительное, чтоб проняло их толстокожие организмы до самой печенки.

Что именно сказал Яцко, Петр понятия не имел, но, услышав его слова, старший брат неодобрительно рыкнул и властно указал на Сангре младшему: мол, давай, доверяю, а то мне самому как бы ненароком не покалечить этого тощего. Однако спустя несколько секунд Вилкас, удивленно крякнув, спикировал в сугроб. Локис недоуменно поглядел на болтающиеся в воздухе ноги брата, укоризненно покачал головой и, широко расставив в стороны здоровенные ручищи, пошел в атаку сам, но чуть погодя уподобился брату. Получилось даже хуже, ибо за время полета он, в отличие от Вилкаса, весьма громко испортил воздух.

И все равно братья поначалу осторожничали. Лишь после третьего раза Локис разъярился и попытался взяться за дело всерьез, однако Сангре в последний миг вновь выскользнул из его медвежьих объятий, и богатырь опять взлетел на воздух, совершая недолгий и привычный полет.

И понеслась потеха. Яцко только успевал восторженно ахать, глядя, как здоровенные жмудины то и дело разлетаются по сугробам, а худощавый иноземец продолжает крепко стоять на ногах и даже почти не устал. Ну разве дыхание чуток участилось, вот и все. Полное впечатление, что для него это обычная забава. Вон как весело выкрикивает странную фразу: «В очередь, сукины дети, в очередь, как рекомендовал гражданин Шариков».