Фальшивка - Николас Борн

Ах да! Как же он чуть не забыл о подарке! Ринулся – на цыпочках – в прихожую, вернулся с туфельками. Ариана вытерла руки передником и развернула пакетик.

– Хорошенькие, – сказала она и поставила туфельки на стол. Потом поцеловала его и так долго выражала свою радость, что ему стало страшно неловко. Ну что тут такого удивительного? Разве не понятно – решил принести что-то в подарок, для ребенка, которого в конце концов он «нашел» вместе с Арианой.

– Ты удивительно милый, – сказала она.

– Он собирается жениться на тебе? – спросил он.

– Что за глупости! – Она не знала, как реагировать – рассердиться или вздохнуть: мол, скучно об этом говорить. – Хочешь верь, хочешь – нет, но мне совершенно не нужно, чтобы у вас, у тебя с Ахмедом, началось тут какое-то соперничество.

– Почему бы и нет? – Он снова вытащил из кармана письмо, да зачем? – оно ведь и в первый раз не произвело ни малейшего впечатления. Уткнувшись лбом ей в плечо, он сказал: – Да, ты уже сделала выбор.

– Ничего я не сделала. И вообще с какой стати я должна между кем-то выбирать? По-моему, ты меня не понимаешь. Я хочу жить здесь, в Ливане, с моим ребенком. Вот тебе и весь выбор!

– Да, и хочешь найти подходящего отца для ребенка.

– Допустим. Ну и что? Я и неподходящего могла бы найти. Очень прошу тебя, перестань. Твои упреки меня расстроили. А я не желаю расстраиваться. И не собираюсь я замуж, ни за Ахмеда, ни за тебя.

При этих словах он почувствовал удовлетворение, правда ненадолго, все-таки не давал ему покоя этот вопрос – после уже, когда она попросила уйти из кухни и не мешать ей, а если позвонят в дверь, открыть, ну да, должны прийти супруги Тальхар. И еще попросила все-таки попробовать спокойно поговорить о чем-нибудь с Ахмедом.

– Он кто вообще – палестинец?

– Нет, ливанец.

Может быть, она была правдива, говоря о тебе, подумал он, и солгала о своих намерениях относительно Ахмеда. Почему этот парень не лупит врагов на фронте, что его удерживает здесь – трусость или похоть? Он не сказал больше ни слова, только обескураженно смотрел на Ариану, пока в прихожей не раздался звонок. Тогда вышел из кухни, но Ахмед уже открыл дверь и весело встречал гостей. Ах, значит, они знакомы. Ахмед, оказывается, успел подружиться со знакомыми Арианы. И наверняка они не раз вместе проводили время, наверняка эта семейная пара приглашала их к себе, и она ходила к ним в гости с Ахмедом, не с тобой. Если вдуматься, что ты имеешь против Ахмеда? Ничего. А почему бы Ариане не завести знакомства с арабами, что тут странного? Она же столько лет живет среди арабов. Он представился. Женщина тоненькая, лицо у нее преждевременно постаревшее, измученное заботами. Перво-наперво спросила, где именно он живет в Германии, в ответ он рассказал о «родных краях», выяснилось, что она о них слышала – спросила, эти ли места называют Люнебургской пустошью. У ее мужа, господина Тальхара, левая сторона лица была изуродована – пересадка кожи, после которой остались неровные, зазубренные края и грубые швы. Даже заметны черные точки, оставленные иглой хирурга, жуткая картина, будто под кожей засели чесоточные клещи. Поздоровавшись и немного поговорив с этой парой, он вернулся на кухню и взял у Арианы поднос с аперитивами. Подумал: наверное, она считает, что у него если не вконец ужасный, то тяжелый характер. Обошел всех, предлагая аперитивы.

– Кто бы мог подумать – ведь все мы живы! – сказала госпожа Тальхар.

Ариана обернулась и посмотрела на Лашена, наморщив лоб. Что с ней такое?

– Бригитта и Башир, ее муж, живут в Рас Бейруте, – тоже по-английски пояснила Ариана, – там ничего с тобой не может случиться, если сам не полезешь на рожон.

Все засмеялись, только левая половина лица Башира была неподвижна, жесткая, негнущаяся подушка, кусок мяса. Самому не верится, что ты находишься здесь, подумал он, какое огромное примиряющее неведение встало между тобой и тем, вчерашним, что ты совершил. Вот топчешься тут перед ними, не то прожженный малый, не то смущенный страдалец, и все на тебя глазеют.

– Давайте говорить по-английски, так будет лучше, – предложила Ариана.

Башир поинтересовался, где он живет, какие репортажи пишет, для какой немецкой газеты. Он подробно ответил, добавил также, что поневоле чувствует себя здесь как турист, который осматривает прославленные достопримечательности. Упомянул, что бывает в районах боев.

– Знаю я, кто он, – сказал Ахмед и начал водить пальцем по краю своего бокала.

Пришлось улыбнуться, хотя от испуга дух захватило.

– А ты и не сказал мне, что знаешь, – заметила Ариана. И взяла его под руку; от шока бросило в жар, но теперь знобило от холода. Наверное, еще и побледнел. Он плеснул в бокал мартини, ужасно хотелось поежиться или головой покачать, что ли, потому что мышцы на шее сильно свело. Хотя все продолжали говорить и на него не смотрели, он знал – все ждут от Ахмеда объяснения. И тот скажет: он, Лашен, убил человека своей веры, христианина, и когда же? – когда нашел безопасное укрытие в подвале, среди своих братьев во Христе.

Но Ахмед без всяких комментариев сообщил, что прочитал одну из статей Лашена, ту, в которой автор высказывает свою точку зрения, мол, в безумии и зверствах войны повинны в равной мере обе стороны.

– Нет, совсем не это моя точка зрения, – возразил он. – Я показал, что подлинными поджигателями этой войны являются Жмаель и Шамун.

Он вздохнул с облегчением. Теперь можно продолжать: в Германии его статью резко критиковали за односторонность, что не соответствует действительности. Упрек в односторонности, конечно, возможен, но в данном случае это ложь. Уж конечно, он не может переписывать то, что печатает ООП в своих пропагандистских листках.

– Зачем оправдываетесь? – спросил Ахмед.

– Я не оправдываюсь. Но вы упрекнули меня. Надеюсь, на упрек ответить разрешается?

– Вы немец из ФРГ, поэтому об упреках нет речи.

– Пожалуйста, не ссорьтесь! – вмешалась Ариана. – Давайте сядем за стол. Сейчас я принесу ужин. – Она ушла на кухню.

Бригитта Тальхар из вежливости приняла сторону Лашена:

– Мусульмане, друзы и палестинцы тоже совершали кошмарные убийства.

– С этим я и не спорю, – сказал Ахмед.

– Я еще не упомянул о Дамуре, – сказал Лашен, – и не хочу говорить сейчас об этой акции, но я хочу сказать, я сам был в Дамуре и видел больше того, что могу написать.

– Ваши статьи служат не для развлечения, так что неважно, сколько вы напишете.

Двинуть бы, зажмурившись, по морде этого типа, но нельзя, из-за Арианы, он не может позволить себе хоть чем-то осложнить ей жизнь. Она, кстати, поставила на место Другого друга:

– Ахмед, не будь агрессивным. Вы же не враги и даже не соперники, что прошу вас обоих зарубить себе на носу. Или мое мнение для вас ровно ничего не значит?