Пламя и шелк - Петра Шир

– Нет, правда, нет. – Фалькенбах засмеялся. – И уж точно не мечтал о моей Барбаре. Она всегда была настроена по отношению ко мне очень воинственно.

– И как ты ее переубедил?

Фалькенбах стал серьезным.

– А мне и не пришлось этого делать. После того, как понял, что она такая колючая лишь потому, что я не проявлял своих серьезных намерений по отношению к ней, а она думала, что я хочу с ней только поразвлечься, все очень быстро прояснилось. – Фалькенбах снова улыбнулся. – Поэтому мой тебе совет, старый друг: если ты к своему делу и своему дому хочешь добавить еще и достойную супругу, говори с ней прямо, не держи в секрете своих планов. Женщинам это не нравится.

Губы Лукаса растянулись в усмешке.

– Я запомню. На будущее.

– Тебе нужен свет? Могу дать тебе смоляной факел.

– Нет, спасибо. – Лукас покачал головой. – Луна кажется достаточно яркой.

– До следующей грозы. На севере снова полыхает. – Фалькенбах кивнул в том направлении.

– Я буду дома намного раньше, чем гроза вернется сюда снова. – Он еще раз кивнул Фалькенбаху и поспешил вперед.

Лукас услышал, как за ним закрылась калитка. Затем он быстрым шагом дошел до развилки. Если он пойдет прямо, то попадет в Меккенхайм, дорога направо вела в Вормерсдорф, а налево, через лес, – во Флерцхайм.

Кученхайм на мгновение задумался. Фон Вердт сегодня соврал уже дважды, высока вероятность, что он это сделал и в третий раз. Капитан задумчиво посмотрел вперед. Луна как раз вышла из-за обрывков туч и достаточно ярко освещала пространство перед ним. Меккенхайм или Флерцхайм? Разговор с Фалькенбахом получился довольно долгим, у фон Вердта было приличное преимущество во времени. Дорога на Меккенхайм пролегала среди полей и лугов, а благодаря яркому свету луны он смог бы увидеть ходока, если бы тот отправился по ней. Но дорога была пустынной, поэтому Лукас свернул налево, по направлению к Флерцхайму. Он старался идти как можно быстрее и не поднимать слишком много шума.

Тем временем жених Мадлен, оказавшись в лесу, да еще и достаточно далеко от города, особо не таился. Лукас очень скоро услышал его шаги в ночной тишине, тогда как сам он передвигался почти бесшумно.

Когда фон Вердт, пройдя примерно треть пути, свернул направо, Лукасу стало ясно, куда тот направлялся. Конечно, самое известное укромное местечко во всей округе. Лукас не был тут более пяти лет. Когда полковник добрался до старого кирпичного завода, он дал о себе знать коротким пронзительным свистом. Вскоре заскрипели петли входной двери. Капитану с его позиции не было видно, кто их открыл, но, судя по голосу, то был мужчина. Лукас и не ожидал, что это будет тайное свидание с женщиной, тем более после сегодняшней их встречи с Мадлен. От Петера фон Вердта можно многого ожидать, однако своей невесте он был верен.

Подозрения, возникавшие у Лукаса в течение дня, теперь становились более чем реальными. Он мгновенно вскарабкался по старому, во многих местах разрушенному зданию к одному из окон. Внутри старого кирпичного завода все было спокойно, стало быть, заговорщики прошли дальше к заднему фасаду здания, где находились печи.

Лукас помедлил немного, затем подтянулся к окну и забрался внутрь. Он осторожно проскользнул к той части помещения, где уселись двое – нет, их было даже трое – мужчин. Они разговаривали достаточно громко, однако Лукас мало что мог понять, ведь они общались на голландском языке. Кученхайм знал французский, практически безупречно говорил по-английски, но вот с голландскими диалектами, несмотря на то, что у них было много общего с немецким языком, у него всегда были проблемы. Он осторожненько продвинулся еще ближе к проему в стене, ведущему в помещение, где стояли печи, – это местечко и сам Лукас когда-то не раз использовал для любовных свиданий.

Капитан напряженно вслушивался в разговор этих троих, и постепенно у него в голове сложилась общая картина. Хотя как бы она ни выглядела, уже одного того факта, что фон Вердт тайно встречался с представителями голландских войск, было более чем достаточно.

Лукас, не желая быть обнаруженным, спустя какое-то время вернулся к окну, выбрался через него наружу и бегом отправился обратно в город. В этот раз он решил не идти через стражника. Для этого пришлось обогнуть крепостную стену, а возле ворот Дрезер Тор свернуть в лагерь к своим парням, где можно было провести остаток ночи в палатке. Хотя и не очень удобно, зато именно здесь у него появится возможность спокойно обдумать сегодняшние открытия и свои дальнейшие шаги.

* * *

Дома Мадлен, сославшись на поздний час, извинилась перед родителями и поднялась в свою спаленку. Она толкнула наружу оконные ставни, долго стояла у окна, с наслаждением дышала пряным ночным воздухом. Итак, теперь она знала, о чем все тайком шепчутся за закрытыми дверьми. Она до сих пор не могла определиться, какими же были ее ожидания. Было не так больно, как она боялась, это ее немного успокоило. Она чувствовала себя сейчас в высшей степени странно. Полностью изменилось ее восприятие собственного тела, и она задавалась вопросом, обратил ли еще кто-то внимание на коснувшиеся ее перемены. К счастью, похоже, родители ничего не заметили.

Девушка неспешно разделась и повесила платье на вешалку рядом с дверью. Она собиралась надеть длинную широкую сорочку, в которой обычно спала, однако пришла в ужас, увидев на внутренней поверхности бедер кровь. Раньше Мадлен этого не заметила. Она поспешно бросила рубашку на кровать и потянулась к одному из льняных полотенец, окунула его в кувшин с водой, стоявший на подоконнике, и тщательно вытерла запятнанные места. Полотенце спрятала под кроватью. Завтра утром она его закопает или сожжет, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Все остальное тело она обтерла сухим полотенцем, после чего скользнула-таки в ночную сорочку и юркнула под одеяло. Под окном стрекотали кузнечики, где-то ухал филин, далекие сполохи предвещали возвращение грозы.

Едва закрыв глаза, Мадлен сразу же перенеслась в гостиную будущего дома, на армейские одеяла из военной жизни Петера. О господи, они делали это в гостиной! Она теперь всегда будет об этом вспоминать, заходя в комнату?

Если так, пыталась она таким образом утешить хотя бы себя, то это будут прекрасные воспоминания. Ей почти удалось убедить саму себя в том, что произошедшее с ней сегодня было приятным и, пожалуй, даже замечательным. Петер оказался очень нежным и внимательным, он не причинил ей ни на йоту больше боли, чем был вынужден. Когда первый шок прошел, дальше было, честно говоря, и не больно, и не неприятно. Наверняка она сможет к этому привыкнуть. Во всяком случае, ей так хотелось сделать все для того, чтобы ее любимый Петер был счастлив.

Только почему, спрашивала она себя вновь и вновь, уже сомкнув глаза, почему же ей опять так хочется плакать?

Лукас размышлял над письмом архиепископу, в котором излагал последние новости. Он написал пару слов, отложил перо, задумался, написал, чертыхнулся, написал, снова задумался. Что кто-то зашел к нему в контору, он заметил только тогда, когда на столе перед ним появился бокал вина и тарелка со сладким пирогом. Недовольный, он поднял голову.