Гротески - Ганс Гейнц Эверс

– Ваши родственники? – спросил я господина Лауренца.

– Нет. Вот только тот, одноглазый, мой сын, остальные же – мои служащие.

Служащие? Значит, мое предположение, что господин Лауренц – артист, никак не оправдалось. Но откуда в таком случае у него эта галерея венков? Я стал рассматривать надписи на лентах. На одной, национальных цветов, было вытиснено: «Нашему храброму полковнику – от верных стрелков».

Значит, он – отставной военный! Но на другой ленте я прочел: «От парламентеров – своему собрату». Значит, и политику он не забывает! «Величайшему в мире Лоэнгрину[38]» – так он все-таки певец? «Незабвенному товарищу – от берлинской прессы». Что?! Ко всему еще и писатель? «Красе германской культуры»… нет, этот Лауренц и впрямь личность не из обычных; я начинал стыдиться, что до сего времени ничего не знал о таком выдающемся во всех отношениях человеке. На ярко-красной ленте я прочел надпись: «Певцу свободы от рабочих», а на зеленой: «Моему верному другу и сотруднику – от Штейера, придворного духовника». Это был не только удивительно разносторонний, но и всеми чтимый человек. В самой середине красовалась широченная лента с краткой, но выразительной надписью: «Величайшему сыну Германии».

– Простите, господин Лауренц, – почтительно заговорил я. – Ужасно огорчен тем, что до сего времени не имел чести о вас слышать. Будьте любезны сказать мне…

– Ну-ну, – добродушно похлопал он меня по плечу.

– Какой юбилей изволите вы сегодня справлять?

– Стотысячный! – ответил Лауренц.

– Стотысячный? – переспросил я.

– Стотысячный! – повторил пылко Лауренц, брызнув слюной мне под ноги.

– Стотысячный! – гнусавым голосом произнес его одноглазый сын. – Стотысячный!

– Стотысячный! – повторила госпожа Лауренц. – Могу я налить вам еще стакан вина?

– Стотысячный! – сказал Лауренц еще раз. – Не правда ли, кругленькая цифра?

– Весьма кругленькая, – согласился я.

– В самом деле знаменательное число! – сказал Фриц Беккерс. Он встал и поднял свой стакан. – Сто тысяч, ну разве не прекрасно? Сто тысяч – подумать только!

– Чудесное число! – сказал тот гость, который был еще меньше и старше господина Лауренца. – Совершенно чудесное. Сто тысяч.

– Я вижу, вы понимаете меня, господа, – продолжал Фриц Беккерс, – и поэтому я считаю лишним распространяться по данному поводу. Я ограничусь только этими словами: сто тысяч. А вам, милый юбиляр, я желаю еще столько же!

– Еще сто тысяч! – воскликнули жена господина Лауренца.

Его сын, служащие и все остальные подняли бокалы в честь юбиляра. Меня озарило: Лауренц накопил первые сто тысяч марок или талеров – может, и вовсе где-то выиграл или унаследовал – и по этому поводу угощал здесь всех вином.

Я тоже взял бокал и произнес:

– Позвольте и мне всем сердцем присоединиться к пожеланию господина Беккерса. Еще сто тысяч. Ваше здоровье! Non olet![39]

– Что он сказал? – обратился юбиляр к Беккерсу.

– Non olet. В приблизительном переводе – «не пахнут», – пояснил ему последний.

– Не пахнут? – смеясь, переспросил господин Лауренц. – Ну, голубчик, этого сказать, положим, нельзя. Бывают случаи, что приходится прямо-таки зажимать нос. Верьте моему опыту.

Каким образом нажил этот старый скряга свою сотню тысяч, если с таким открытым цинизмом говорил о них!..

В это время Беккерс встал, чтобы достать с комода положенный было им туда куль.

– Позвольте мне, господин Лауренц, вручить вам этот маленький знак внимания, который да послужит вам постоянным напоминанием о наших дружеских отношениях, а также и о сегодняшнем вашем славном юбилее.

«Сувенир» этот представлял собой хорошо препарированный, отполированный до матового состояния череп, роскошно оправленный в серебро. Теменная часть была отъята, а затем снова прилажена, отчего получилась правильная кружка с крышкой на шарнирах.

– Дайте-ка мне разливательную ложку, – сказал Беккерс и, получив ее, наполнил эту мрачную кружку до краев крюшоном.

Отпив несколько глотков, он передал ее юбиляру, тот последовал его примеру, а затем вручил ее своему соседу, и пошла чаша вкруговую.

– Знаешь, старуха, – обратился юбиляр к супруге, – ведь эта кружка очень удобна для того, чтобы напиться уже за завтраком!

Фриц Беккер взглянул на часы.

– Четверть одиннадцатого! – объявил он. – Надо торопиться, или на поезд опоздаю.

– Милый друг и покровитель, – взмолился юбиляр, – останьтесь хоть немного еще, ну хоть на четверть часика! Прошу вас!

Надо же, Фриц Беккерс был «покровителем» этой знаменитой личности? Нет, это было для меня совсем уж неразрешимой загадкой.

– Никак не могу, – решительно произнес «покровитель» и, пожав мне руку, добавил с легким поклоном: – До свидания!

– Я тоже ухожу.

– Меня провожать не имеет смысла, так как мне нужно на Штеттинский вокзал, а это огромный крюк для вас. Мне придется прямо-таки бегом добежать до стоянки извозчиков; впрочем, если угодно, пришлю вам экипаж. Прощайте! Нужно поспешать, если я не хочу проворонить поезда.

Все высыпали в переднюю провожать Беккерса, а я остался один, допивать стакан. Вернувшись из передней, виновник торжества снова наполнил его вином.

– Знаете ли, – заговорил он, – если вам когда-либо что понадобится, вспомните обо мне. Я вам услужу, останетесь довольны – спросите господина Беккерса. У меня весь товар – первой свежести!

Значит, он коммерсант! Наконец-то я добился толку.

– Непременно, непременно. При случае не премину явиться к вам, пока же у меня не истощились запасы.

– Вот как?.. Кто же ваш поставщик? – встрепенулся юбиляр.

Что мог я ему ответить, если даже не знал, чем торгует старик?

– Уортгейм, – бросил я наугад.

– Ох уж эти торговые дома! – воскликнул он. – Они-то и разоряют мелких торговцев! Хоть и Уортгейм, а все-таки вас, вероятно, надувают, а потому, прошу вас, возьмите хоть раз у меня, на пробу! Ну что такое Уортгейм! Что у него – дохлая рыба! Завал!..

Ага, догадался я, значит, он – рыботорговец! Наконец-то! Я чуть было не сделал заказ, но вовремя спохватился, вспомнив, что до «первого числа» более недели.

– Пока что у меня еще имеются запасы, в будущем же месяце попрошу вас кое-что прислать мне. Дайте мне, пожалуйста, ваш прейскурант.

– Прейскурант? – удивленно переспросил старик. – Прейскурант! Да разве у вашего Уортгейма есть… прейскурант?!

– А то как же! Дешево и сердито! Низкие цены и свежий товар! То есть не только свежий, но, можно сказать, у него все получаешь живьем!

В это время до меня донесся стук подъезжающей извозчичьей пролетки. Прибегнув к сумятице, вызванной моими словами, я схватил пальто и шляпу и был таков. Вскочив в коляску, я торопливо приказал кучеру везти меня в ближайшее кафе.

Инстинктивно оглянувшись, я увидел у подъезда, рядом с дверями, маленькую белую фарфоровую дощечку, на которой, слегка прищуриваясь, разобрал-таки надпись:

Яков Лауренц,

могильщик

…Ну конечно же! Все сходится – ничего себе! Юбиляр наш – делец