Гротески - Ганс Гейнц Эверс

быть, обер-самокатчик разделял мой взгляд, потому что он посмотрел на часы. Пастор все говорил и говорил.

Наконец это надоело оберу, ведь ему было заплачено только за два часа! Он отдал лихую отмашку, и во все сорок пять глоток Красных Самокатчиков разом взревели:

– Ра-а-а-а-дуйся, ра-а-адуйся, дщерь Сиона…

Пастор не хотел сдаваться. Но что может самый голосистый проповедник поставить против сорока пяти Красных Самокатчиков? Я удовлетворенно констатировал, что победа – за молодыми. Современные идеи торжествуют, а старый буржуазный мир должен уйти с позором с поля брани: пастор умолк!..

Но духовенство никогда не сознается в поражениях; никогда! Пастор переговорил с некими господами в цилиндрах, а те переговорили с несколькими шуцманами. Шуцманы напялили на голову свои каски и подошли к моей могиле. Они горячо увещевали обер-самокатчика, но тот не сдавался.

– Мы здесь занимаемся нашей профессией, – гордо отвечал он.

– А разрешение у вас есть? – спросил один из шуцманов.

– Конечно! – ответил обер-самокатчик и полез в карман. – Вот! Казенное разрешение на мой кооператив «Красных Самокатчиков».

– Гм… – пробормотал шуцман. – Ну а разрешение на погребение?

– Красные Самокатчики устраивают все! – твердо заявил обер.

– Браво! Браво! – закричал я из своего ящика.

– Здесь никто не смеет кричать «браво»! – воскликнул шуцман.

Он потребовал, чтобы Красные Самокатчики удалились, но обер-самокатчик наотрез отказался: еще не окончена церемония, за которую ему уплачено было по тарифу! Он честный человек, и строжайшее исполнение долга – один из его главных жизненных принципов. Да, этот тип явно намерен был спровоцировать шуцманов. «Какой проницательный гражданин, – думал я, – теперь эта история попадет в прессу и составит ему недурственную рекламу».

Шуцманы орали, но обер орал еще громче. Вскоре на шум сбежались все господа из похоронной процессии советника и стали вмешиваться в спор – все эти судьи, офицеры и асессоры. Последним приперся пастор. Его взору предстали Красные Самокатчики – в своих красных шапках и куртках, с папиросами в зубах.

– Хр-тьфу, – сплюнул он недовольно, после чего напялил очки и прочел на моем ящике: – «Ломкое», «Не кантовать»… Что за цирк вы тут устроили? – строго спросил он.

Страшный ответ получил он от маленького Фрица. Тот не врал, говоря, что от курева его тошнит, и папироса дорого обошлась ему. Он нагнулся, потом откинулся назад, снова быстро наклонился вперед, и несчастье свершилось – аккурат на дивный сюртук господина пастора! Тот окаменел, но когда все бросились вытирать его носовыми платками, он худо-бедно пришел в себя и сурово заявил:

– Это поистине переходит все границы. Я возбуждаю судебное преследование!

– И я возбуждаю судебное преследование! – подхватил господин с двадцатью семью орденами.

– Мы по служебной обязанности возбуждаем судебное преследование! – объявили и шуцманы.

Все становилось для меня слишком красочно. Поняв, что должен прийти на помощь моим попавшим в трудное положение Красным Самокатчикам, я столкнул крышку, встал и вскричал в гневе:

– А я, господа, возбуждаю судебное преследование за неуважение к моим похоронам!

Пастор с изумлением уставился на меня.

– И это… христианское погребение? – пролепетал он.

– Нет, – проговорил я, – это современные похороны с Красными Самокатчиками!

Я сел на ящик, втиснул в глаз монокль и уставился на этих господ. Я был в пиджаке, но так как боялся озябнуть в могиле, то захватил с собой и шубу. И это импонировало им – шуба в разгар лета! Наверное, у их старика советника не было шубы…

– Убирайтесь прочь! – продолжал я. – Эта могила мной оплачена и принадлежит мне! Я законным образом умер и могу хоронить себя, как мне угодно. Ступайте же! Здесь, в этой яме и в этом ящике, я хозяин – и советую вам не нарушать неприкосновенности жилища!

– Да это скандал! – проговорил господин с орденами. – Беспримерный скандал!..

Подошел прокурор.

– Прекратить паясничество! – прошипел он мне. – Арестую вас именем закона! Эй, полиция, прошу исполнить свой долг!

Шуцманы спустились в яму и положили мне на плечи свои широкие лапы. Но я гневно посмотрел на них и сказал:

– Что ж вы, потеряли уважение к святости смерти?..

– Да он не умер! Это мошенничество! – вскричал некий храбрый лейтенант запаса.

– Вот как! – засмеялся я. – А это что? – И я протянул шуцману мое свидетельство о смерти. – Извольте убедиться! А кроме того, – продолжал я, – если вам мало удостоверения районного врача, то… понюхайте же, старый осел!

Господин в орденах выставил нос.

– Фу, дьявол! – вскричал он и подался назад.

– Держитесь в границах приличия, милостивый государь! – остерег я его. – Знойный июльский денек у нас нынче, полдень в разгаре… и раз уж я умер, имею право смердеть!

Но королевский прокурор не успокоился.

– Это меня не касается, – заявил он. – Вижу, здесь учинено грубое бесчинство. И это грубое бесчинство требует кары закона. Прошу шуцманов положить этого господина в его ящик и убрать его отсюда; прочие должны проследовать за мной!

Шуцманы взялись за дело; я оборонялся как мог. Но они были много сильнее меня, ловко сунули меня в ящик и понесли с кладбища к повозке. Все побрели за мной; господа сели в кареты, а Красные Самокатчики вскочили на самокаты. Даже могильщики пошли за нами. Я радовался только тому, что советник, так обеспокоивший меня своим старомодным погребением, теперь остался в полном одиночестве, всеми покинутый. То-то досадовал, наверное, дурень!

Мой ящик поставили на козлы, а сверху сел толстый шуцман. К счастью, я имел шанс поглядывать в щелку. В город мы ехали бодрой рысью и наконец встали у здания суда.

– В сорок первый зал! – скомандовал прокурор.

Шуцманы понесли меня с ящиком, все устремились за нами.

Судья сидел на возвышении среди членов судебной коллегии. Господин прокурор произнес длинную речь: он извинялся, что прервал судебное заседание, но у него спешное, срочное, совершенно неотложное дело. И он рассказал обо всем.

– Бездельник утверждает, что он мертв, – закончил он, – и имеет даже официально оформленное свидетельство о смерти!

Господин судья приказал мне вылезть из ящика.

– Нет ли среди публики врача? – спросил он.

Тотчас же вышли вперед: обыкновенный врач, штабной лекарь и доктор медицины, начальник уездного богоугодного заведения. Они выслушали меня, причем держали платки у самого носа. Приговор их был краток: без сомнения, покойник!

Я торжествовал.

– Я возбуждаю против господина прокурора дело по осквернению трупа! – заявил я.

– Пока что вы здесь присутствуете в роли обвиняемого, – оборвал меня председатель.

– Уже нет, милостивый государь! – ответил я. – Я нахожусь в стадии…

– Уважайте же достоинство суда! – прервал он меня. – Я вас оштрафую за нарушение порядка!

– Позвольте же!.. – кричал я.

– Молчать! – кричал он.

– Нет! – сказал я. – Как пруссак, я имею право свободно высказывать свое