Женщина в бегах - Рэйчел Хаузэлл Холл

На фотографии были номера ее «Камри», а еще эвкалиптовые деревья вдоль улицы Дон Лоренцо… и уснувшая за рулем Грей.

Ее взгляд заметался по окрестностям.

Ни в дворе, ни на тротуаре никого не было или же…

Они уже ушли. «Рендж Ровер» был вне подозрений; внедорожник все еще был припаркован, и теперь он выглядел скорее темно-зеленым, а не черным. А вот белая «Тесла», припаркованная на другой стороне улицы, куда-то исчезла. Грей не слышала ни рева двигателя, ни визга шин.

Это был Шон? Он нанял частного сыщика, которого Ник еще не нашел? Кто был за рулем той белой «Теслы» — частный сыщик или ее бывший муж?

У Грей, казалось, ушла целая вечность, чтобы набрать ответ — пальцы будто превратились в ледышки:

Она нажала на иконку телефона, чтобы позвонить таинственному собеседнику.

Гудок за гудком…

Грей отменила вызов, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов.

Вдох… Выдох… Вдох… Выдох…

А воскресенье ведь началось так хорошо. Уже как будто сто лет прошло…

Ее телефон снова завибрировал, но это была не Кларисса.

Открыв сообщение, Грей увидела татуировку бабочки, красующуюся на женском бедре цвета «кофе с молоком».

Тошнота накрыла Грей тяжелым мокрым одеялом, и мир накренился. Она балансировала на тонкой грани между «о’кей» и «ой, черт», и у нее было время только на то, чтобы выскочить из машины на поросший травой тротуар. Жарко. Ей было слишком жарко. Организм обезвожен, так хочется пить. О нет…

Содержимое ее желудка оказалось на земле. Когда Грей вырвало, ее тело задрожало, а живот свернулся в клубок. Она захлебнулась рвотой и ее стошнило снова, будто ее организм пытался исторгнуть из себя всю жидкость, до последней капли. Судороги наконец смягчились, и она успокоилась, упершись локтями в колени.

Грей вытерла запачканные рот и нос краем шелковой блузки.

Ветерок, божья благодать, принес ее пылающему жаром телу немного прохлады. Нельзя было здесь рассиживаться — слишком жарко. Грей спряталась в теньке. По ее нервам и венам растекалась боль. Тело женщины теперь яростно ненавидело ее за потоотделение, за пьянство, за аппендицит, за постоянную тревожность. Тело Грей ненавидело ее за то, что она подставила его под удары. Оно никогда не простит ей то, что она дала разрушить свой храм. Оно не простит ей то, что она не допила этот дурацкий курс антибиотиков после операции. И теперь ее тело твердило ей лишь одно: открой глаза.

Грей снова набрала тот загадочный номер и затаила дыхание.

Гудок за гудком, без ответа… На этот раз таинственному собеседнику не нужен был ее ответ.

— Хорошо, — ее глаза были открыты, но взор застилала пелена слез. — Я остановлю его. Я остановлю Шона.

Во что бы то ни стало.

Сделай что-нибудь.

Но в понедельник Грей решила отдохнуть, отпросилась с работы и поехала в пункт «скорой помощи» недалеко от своей квартиры.

К чистоте линолеумового пола в этой клинике относились с пристрастием, однако сломанную вывеску, свисавшую с карниза, чинить не спешили.

На приеме доктор Назариан не обнаружил ничего серьезного. «Возможно, воспалился шов, так как вы не закончили курс лечения». Этот древний врач поставил ей диагноз, мельком взглянув на ее живот издалека. Он выписал ей новый антибиотик и новую дозу оксикодона, перед тем как испарится из смотровой комнаты.

Грей заплатила за свой прием триста долларов наличными и отправилась за своими лекарствами в аптеку при клинике. Она была почти на сто процентов уверена, что доктор Назариан поставил ей неправильный диагноз, однако в ней все же теплилась надежда, что диагноз был верным.

Дома она приняла первую дозу и забралась в постель.

Сделай что-нибудь.

— Я поймаю его. Я больше не буду это терпеть, — шепотом твердила она, пока утоляла жажду энергетиками, фруктовым льдом и водой, скрипя зубами с каждым новым приступом тошноты и боли…

Только закрыв глаза, она услышала звук уведомления. На телефоне высветилось сообщение от Клариссы.

Грей попыталась почувствовать хоть что-то — гнев, страх, грусть, но она не чувствовала ничего. Было лишь безразличие. Она не могла жить так. Она не будет жить так.

Тогда сделай же что-нибудь.

Останови Шона.

Вечеринка Клариссы в Лас-Вегасе — вот когда она его остановит. Это будет запоминающаяся поездка.

Поддельный чек из страховой теперь лежал в сейфе компании. Вечер вторника подходил к концу, и Грей сидела за работой в офисе, зажмурившись от боли до слез. Она отодвинулась от стола и стала ждать, пока острая боль пройдет, а внезапно накалившийся воздух в комнате остынет. С утра Грей выпила лекарства и даже не забыла выпить антибиотики, но сейчас для нормального самочувствия ей нужно было что посильнее.

В восемь вечера в офисе было мало людей. К тому же большая часть из них — уборщики. В офисах за компьютерами почти никого не было.

Это значило, что она сможет поработать в тишине, не беспокоясь о том, что каждую минуту может ворваться Янковски, с примятыми волосами, глупой улыбкой на лице и блокнотом для стенографирования в руках.

Вернувшись к работе, Грей добавила в файлы и облако информацию по Изабель Линкольн. Стюарт Ардиццоне оставил сообщение на голосовой почте: Приятно было пообщаться с Митчем Правином вчера. Спасибо, что представила нас. Звони, если что-то будет нужно или если узнаешь что-нибудь новое.

Город погрузился в темному, больше похожую на декабрьскую, нежели на июньскую. Ночное небо в Лос-Анджелесе было обычно светло-фиолетового и черного цветов, с проблесками белого и красного от взмывающих в небо самолетов и низко летящих вертолетов.

Не то чтобы Грей было особо интересно, какого цвета ночь за шторами офиса. Ее приступ волновал ее гораздо больше. Она сидела, закрыв глаза трясущимися руками. Разве эта сильная боль спустя столько месяцев после операции — норма? Может быть, доктор Мессамер забыл скальпель или вату в ране, перед тем как зашить ее? Если бы у нее были свои инструменты — скальпель, нож и кочерга или большая бутылка холодной, даже самой дешевой водки, она бы сделала что-нибудь, чтобы заглушить боль. Или же просто потеряла бы сознание, чтобы потом доктора, исправлявшие то, что натворил доктор Мессамер, вкололи ей морфий, от которого по телу проходится приятный холодок.