Маска ночи - Филип Гуден

– Что? – спросил я.

– Я говорю, – повторил Абель, – так ты думаешь, что старуху отравили?

– Да, а потом они захотели, чтобы это походило на чуму.

– Но зачем?

– Вот это мы и должны выяснить.

– Мы?

Да, мы.

Николас Ревилл и Абель Глейз, члены труппы «Слуги лорд-камергера», которых судьба занесла в сердце Оксфорда и кинула в самую гущу тайны, связанной с чумой и ядом. После небольших колебаний Абель согласился помочь, по крайней мере составить мне компанию.

Вечер близился к ночи. Мы с Абелем стояли в переулке почти напротив «дома скорби». Мы слонялись здесь уже около получаса, и наши глаза привыкли к темноте. К счастью, возле другого дома, чуть дальше по этой улице, было достаточно хождений туда-сюда, и эта деятельность несколько скрывала наше присутствие. Нам не понадобилось много времени, чтобы понять, что дом, в котором кипит жизнь, является борделем, причем особенно низкого пошиба.

Место называлось Сапожным переулком, Шулейн, как я выяснил, но всяческие следы уважаемых занятий, таких как починка обуви, уже давно исчезли отсюда, и теперь здесь происходила иная ковка и подгонка. У этого притона была маленькая, низкая дверь, так что всем входившим приходилось нагибать голову, как будто почтенно кланяясь. По сравнению с лондонскими публичными домами – заведениями вроде «Шапки кардинала» или «Ветряной мельницы» и, прежде всего, «Осады Нидерландов» (где в свое время трудилась моя подруга Нелл) – это место выглядело унылым и провинциальным. Его обитательницами, вероятно, были косоглазые сельские девки или уволенные служанки – так, во всяком случае, мне казалось. Выяснять это не входило в мои намерения.

Клиенты, впрочем, выглядели гораздо более солидно, насколько мы могли заметить, когда они, поодиночке или небольшими группами, спешили к входу в переулок. Некоторые из них бросали взгляд в нашу сторону, потом снова спешили, не уделяя нам слишком много внимания. Если они вообще замечали нас, два силуэта во мраке, то скорее всего думали, что мы сами набирались мужества, чтобы посетить веселый дом. Самые боязливые могли вообразить, что мы бродяги, поджидающие их, чтобы ограбить (хотя если бы это было так, мы сделали бы это, когда они собираются войти, а не когда они будут выходить оттуда с полегчавшими кошельками).

Опять же, нам повезло, что поблизости не было ни пристава, ни стражников. Без сомнения, им хорошо заплатили, чтобы они держались подальше от этой части города. Именно так все происходит в местечке под названием Саутворк. Абеля слегка удивило то, что чума, прочно обосновавшаяся в городе, нисколько не повлияла на ход дел в веселом доме, – иногда он мог быть несколько наивным, – но я прошептал ему, что под угрозой Ее Величества Чумы торговля, скорее, пойдет более бойко, а не наоборот. Лови момент, куй железо, пока горячо, и так далее, даже если это железо изрядно проржавело.

Мы находились здесь потому, что попеременно следили за конюхом Китом Кайтом. Этот рыжеволосый джентльмен был, по моему мнению, если не ключом к отгадке, то средством добыть этот ключ. Кайт возвратился на конюшни в течение дня, но Абель видел из удобно расположенного окна в нашей комнате', как он еще раз вошел в дом на задней улице, когда свет в небе почти погас. То, что конюх поспешил туда ранее, после того как я помучил его во дворе «Золотого креста» упоминанием об «озорных вишнях», да и то, что я заметил белую трость у двери в коридоре, – все указывало на то, что это убогое жилище служит некой базой для… Для чего?

Я не знал. Именно поэтому мы с Абелем были здесь, слонялись по переулку, пытаясь выяснить. Но нельзя сказать, что это был выстрел вслепую.

Пока большинство моих товарищей готовились к отъезду из Оксфорда, я провел день, пытаясь кое-что прояснить для себя. Мой первый визит был в книжную лавочку на Терл-стрит. Я уже заходил в это место пару раз. Хозяин, Натаниэль Торнтон, был сухой старик с всклокоченной бородой. Он очень охотно пускался в беседу – торговцы книгами, кажется, делятся на два вида: очень разговорчивые и очень молчаливые. Его не впечатлило то, что я принадлежу к труппе актеров, ибо он, как большинство оксфордцев, не считал актерство занятием, достойным джентльмена. Когда я указал ему, что на его полках лежит поэма Вильяма Шекспира «Лукреция» вместе с потрепанным томом «Венеры и Адониса» и что Шекспир наш автор, мастер Торнтон ответил:

– Ну да, но поэмы-то проживут долго, имейте в виду, в отличие от его пьес.

(Я мог бы поспорить, но был не вполне уверен в своих аргументах.)

На сей раз я объяснил Торнтону, что ищу книгу, которая могла бы посоветовать различные средства и способы избежать чумы, раз уж я возвращаюсь в Лондон, еще более зачумленное место, чем Оксфорд, если такое было возможно. В том, что я сказал, была доля правды, но в действительности я искал сведения о ядах и решил, что лучше не заявлять об этом прямо, а пойти обходным путем.

– Некоторые говорят, что рог единорога – верное лекарство от чумы, – ответил книгопродавец.

– А вы как считаете, мастер Торнтон?

Я поддакивал старику, но мною двигало и любопытство. Мне казалось, что жизнь, проведенная за продажей книг, особенно в ученом городе, должна наделить человека некой мудростью.

Говорят, Александр Великий потратил немало сил и золота, чтобы добыть единорога, но так и не смог поймать ни одного. Имея сие в виду, мастер Ревилл, непостижимо, сколь часто встречаешь рог этой твари, истолченный в порошок, продающийся на углах. За него придется заплатить, заметьте, – но он везде.

– Что они используют?

– Обычно рожок для обуви, разломанный, измельченный и смешанный с чем-нибудь еще. Непосвященных легко обмануть.

Я самодовольно ухмыльнулся, как один из посвященных, тех, кто не поддастся обману. Мастер Торнтон продолжал в своей монотонной манере:

– Что касается борьбы с чумой, некоторые приписывают замечательные свойства луку. Очистить и оставить лежать в зараженном месте.

– Это хотя бы дешевле, чем рог единорога, – заметил я.

– И гораздо эффективнее, так как лук замечательно впитывает разные болезни, чего о рожке для обуви я никогда не слыхал. Но у меня свое лекарство.

– И что вы используете?

Он порылся в ящике стола, за которым сидел, и извлек три кожаных кисета на шнурках.

– Выходя на улицу, я привязываю один из них себе на шею. Так советуют некоторые из тех, кто знает толк, вроде доктора Бодкина.

Естественно, при имени Бодкина я навострил уши. Книгопродавец развязал один из мешочков, чтобы показать мне его содержимое, но я увидел лишь серый порошок.

– Это мышьяк. Крысиный яд. Пока что меня спасал, хотя я не так уж часто выхожу на улицу, имейте в виду.

Ухватившись за слово «мышьяк», я спросил Торнтона, не может ли он рекомендовать какие-либо травники, рассказывающие о ядах и прочих губительных веществах, – ведь часто говорят, что маленькая опасность может отвести большую. Лавочник знал свой товар и указал мне на три или четыре тома в конце полки в углу. Он проделал это, не сдвинувшись со своего места за столом, так что меня не удивило его заявление, что он редко покидает свое заведение.