Прекрасна и очень опасна - Елена Арсеньева

– Нет! – малодушно заявила Лида. – С чего ты взял?

– С того, что у меня потолок в ванной потемнел, вот с чего,– проинформировал Ванька. – Точнехонько в том самом месте, где ты на меня впрошлый раз протекла.

– Ванечка, ну сам посуди, – противным даже самой себе,заискивающим голосом сказала Лида. – Я сижу за компьютером, вода закрыта,стиральная машинка выключена… – Врать так врать! – Ну откуда там возьметсявода? Может, это из соседнего подъезда протекло? Помнишь, такое было уже впрошлом году.

– Ну, было, – нерешительно пробормотал Иван. – А точно утебя не льется?

– Да нечему там литься! – со всей мыслимой и немыслимойубедительностью воскликнула Лида. – Хочешь – приходи, проверь.

– Больно надо – ноги бить, – буркнул Иван. – Ладно, подожду:если будет еще сильней протекать, пойду к тем, из другого подъезда, мордучистить.

– И правильно сделаешь! – горячо поддержала Лида. – Давнопора их приструнить! Ну, пока, желаю успеха, мне работать надо!

И быстренько положила трубку.

Полетела в ванную. Ой, ой… почти вся вода уже ушла вниз. Нонадо хотя бы навести видимость полной суши, вдруг занудный Ванька все же придетпроверять? Замаскировать поскорей все, что можно… Так, а белье недостиранноекуда девать?!

Опять телефон! Что, Ванька уже сбегал во второй подъезд итеперь решил довести дело до логического завершения?

Может, не брать трубку? Пусть названивает. Нет, это глупо:не дождавшись ответа, он сразу поймет, что у Лиды рыльце в пушку, и тогда точнопритащится.

Обреченно вздохнув, Лида взяла трубку:

– Да… слушаю!

– Девушка, Сергея позо… Мать так и так, да неужели я снова квам попал?! Да что за номер заколдованный, туда его и сюда! Извините, наберуеще раз.

Тот человек! Это не Ванька, это тот, незнакомый человек! Нуи лексикон у него, кстати сказать…

– Нет, нет, подождите, не бросайте трубку! Вы правильнономер набираете, извините, я просто не сразу поняла, что вам нужен мой брат.

– Бра-ат? – радостно протянул голос. – А, понял. Еж твоюсзади и спереди! Ты Лидочка, правда? Лидочка, которая жила аж в Париже? МнеСережа про тебя рассказывал. Хорошая девочка Лида, он так тебя называл. Оченьрад тебя слышать, очень. А я Григорий. Не говорил Серега про меня? Ну, как таму вас дела? Как Сережка, очухался хоть немного? Как его здоровье? Он дома?

– Нет, – тихо сказала Лида. – Его нет.

– Эх, жалость какая! А он когда вернется? Главное дело, уменя поезд через два часа, а так надо бы повидаться!

– Извините, Григорий, – с усилием выдавила Лида. – Сережа невернется. Он… умер. Еще в феврале. Так что… вот.

Тишина в трубке длилась так долго, что Лида решила, что этотнеизвестный Григорий от потрясения потерял дар речи.

– Алло? Вы слушаете? Григорий?

– Да, я здесь, – медленно отозвался тяжелый голос. – Какумер Серега? Что с ним было? Сердце не выдержало?

Лида сглотнула. Кто он, этот человек? Если она никому несказала о самоубийстве брата, неужели скажет какому-то там Григорию? И все-такинаплести каких-то совсем уж баек не поворачивался язык.

– Сережа угорел, – пробормотала она. – Поехал в деревню, легспать, а вьюшку закрыл слишком рано.

Григорий начал материться. Это было что-то жуткое – слушатьэти слова, которые впервые в жизни не оскорбляли слух Лиды, а падали где-торядом – словно комья земли на крышку гроба. Сережиного гроба. И она даже несразу расслышала среди этого тяжелого, погребального грохота другие слова.

– Так, значит, она все же загрызла его, эта волчица… – всердцах бросил Григорий. Лида ощутила, как ее сердце медленно пропустило одинудар.

– Что? – тихо спросила она. – Что вы сказали? Кто его…загрыз?

– Не знаешь? – выдохнул Григорий. – Он тебе, значит, ничегоне рассказал? Зря… Ну, видно, так решил. А мне вот что скажи. Как нам с тобойпересечься? Я деньги Сереже должен. Он когда выходил – оставил мне гроши навсякий пожарный. К счастью, они мне не понадобилось. Привез обратно. Раз егонет – тебе передам. Домой к тебе не поеду – незачем мне у тебя там светиться,народ пугать. Да и времени в обрез, мне еще надо к ментам, печать в бумажкешлепнуть. Вот что скажу: приезжай на вокзал через час. На Московский. Я уезжаюс барнаульским поездом. Будет время поговорить. Деньги заберешь, а я тебе ещекое-что расскажу. Не хотел говорить, а теперь, думаю, – надо! Ты ведь небосьпро своего брата мало что знаешь, коли спрашиваешь, какая волчица его загрызла?Приезжай, хорошая девочка Лида! Не пожалеешь… Жду тебя около справочного бюро.Все, отбой бараку!

И он положил трубку, а Лида еще какое-то время так и стояла,сжимая свою вспотевшими пальцами.

Отбой, барак… Мат, подобного которому она в жизни неслышала… Этот мужик был вместе с ее братом там, на зоне. Это о нем предупреждалСережа, о нем говорил: «Деньги, которые ты посылала, – спасибо за них, большоеспасибо! – они почти все целые остались, я их отдал там одному человеку. Он вмае должен выйти, обещал привезти. Он хороший парень, он мне там другом был.Если появится такой Гриша Черный, скажет, должок, мол, привез – ты его не бойся,значит, это он, ты с ним без опаски встреться».

Сережа, значит, уже тогда был убежден, что с Григорием неувидится. Он уже тогда решил это с собой сделать. А Лида не поняла, что-топрочирикала в ответ: мол, ты сам с Григорием с этим встретишься! А он уже знал,что не встретится никогда…

Ну что ж. Хоть и страшно, и больно, и жутко от этой вновьпроснувшейся боли, хоть и не хочется видеть человека, который напомнит ей отом, каким вернулся домой Сережа, но не исполнить последнюю просьбу брата ейникак нельзя.

К тому же… эти слова о волчице! Что они значат? Имеюткакую-то связь с песней? Имеют какое-то отношение к Майе Майданской?

Гадать бессмысленно. Надо просто поехать на вокзал. Носначала… но сначала все же вытереть пол в ванной!

Дело уже не в страхе перед Ванькиным гневом. Просто ничтотак не ставит на место мысли и чувства, как простая, можно сказать, тупая иоднообразная домашняя работа.

– Олег, сядь за руль, хорошо? – тихо сказала Майя, когда онивышли из пятой больницы. – У меня почему-то сил нет.