Революция - Александр Михайлович Бруссуев

и мечом, но нынче мечей поубавилось, а с церковными крестами такое не прокатывало. Невозможным сделалось найти хоть один настоящий Ulfberht в дедовом оружейном сундуке, да и вообще — любой меч. Закончилась эра рыцарства. Соответственно, и обычай посвящения в рыцари в ночь под Юханнус утратился. В самом деле, не столовым же серебром крестить!

Для Элиаса празднества в эту летнюю ночь были не в новинку, но принять участие в них он никак не мог. Уже глубоко за полночь, когда самые стойкие пьяницы лишились сознания, а самые пылкие из голых потеряли жар своего тела, он позволил себе пристать к уединенному берегу. Только ступив на сушу, Элиас понял, как же он устал и проголодался.

Первым делом он закопал под осиной золото, вторым делом — соорудил себе костер и поставил греться воду, третьим делом он золото откопал обратно.

Сегодня, в ночь на Юханнус, цветет папоротник, земля открывает свои клады. Также вероятно, что она может эти клады и забирать. Леннроту меньше всего хотелось проверить это суеверие на самом себе. Поэтому он не поленился забраться на эту же осину и уложить мешок с сокровищем в развилок сучьев, надежно-пренадежно его там закрепив.

Попив горячего кофе, перекусив кинкой с хлебом (бутерброд с ветчиной), Элиас пригрелся возле огня, да и заснул.

Во сне было хорошо: чьи-то мохнатые руки копали землю, где изначально покоилось золото, чьи-то мохнатые руки рвали у него из-за пазухи тетрадь с рунами, чьи-то мохнатые руки душили его за горло. Элиас силился проснуться, да не мог. Тогда он попытался присмотреться к этим беспокойным рукам — не могут же они быть сами по себе? Но хозяин их из вида все как-то ускользал. Было бы зеркало, тогда бы увидел. Или наоборот, его бы увидели. Вий бы увидел.

Леннрот прижимал тетрадь к телу и одновременно пытался сбросить удушающие объятья, силясь закричать, но не в состоянии это сделать. Удивительное дело: бухали алкоголь другие, а вставило ему. Причем, по полной программе, разработанной «белочкой» (белой горячкой). Очень несвоевременно и несправедливо. Нательный крестик, равносторонний в круге, известный в народе, как кельтский, помогал не очень. Если бы на шее висело распятие, то не помогло бы вовсе. Кривые когти рвали его плоть, а все что мог он сделать в противовес — это кататься по земле.

«Золото!» — более похожий на шипение голос просочился в голову. — «Здесь должно быть золото! Отдай его нам!»

«Сожги руны!» — клекотал другой. — «Сожги заразу и хулу!»

Леннрот опять постарался закричать, но его уста издали лишь мычание. Он задыхался, он погибал. Тогда Элиас попытался что-нибудь придумать. В самом деле, он же до этого момента вообще никак не соображал!

В Юханнус требовалось сосредоточиться в мыслях либо на воде, либо на огне. Только огонь поможет ему обрести спасение! Только вода обезопасит его от участи быть удавленным во сне!

Едва он так решил, как ощутил очень болезненное, прямо-таки, нестерпимое жжение, и мир вокруг начал обретать свои формы. Элиас натужено вдыхал в себя предутренний воздух, хватая его ртом, как рыба. Жжение разрасталось. Причем, в основном, в области задницы.

Понадобилось несколько секунд, чтобы кое-что понять. Да у него попросту горит зад, потому что он лежит в костре! Точнее, в углях прогоревшего костра, но от этого не менее жарких.

— Аолумб! — сказал он, подорвался с места и бросился к воде. Сунув обгорелое седалище в озеро, он вздохнул с облегчением. Ночь полна неожиданностей, но утро всегда помогает с ними справляться, либо же приспособляться.

«Gonna ride across the river deep and wide».

19. Отъезд Ритолы

Совсем скоро Тойво Антикайнен понял, что отделение шюцкора в Гельсингфорсе — это не физкультурное общество обучения самообороне. Это был Voimaliitto в чистом виде — Союз Силы. И все, что требовалось от его участников — это подчинение, а также силовое воздействие на «неучастников». Единственное качество, что объединяло столичный союз с периферийным Каянским — в него тоже брали только финнов. По крайней мере, в участники, то есть, иначе говоря, в боевую силу. В том, что прочие члены Общества также были финны, у Тойво возникло глубокое сомнение. Нет, считались они, конечно, коренными жителями Суоми, но очень уж напоминали своими выходками евреев.

Впрочем, руководящая верхушка русских революционеров — тоже смахивала на еврейство. К этому, вероятно, не следовало никак относиться. Это следовало просто принимать, как данность.

Тойво до Рождества принял участие еще в паре акций. Сначала побились с профсоюзом транспортников — оказывается, был такой среди извозчиков, потом с какой-то другой альтернативной организацией, поспешно распущенной после жестокой драки.

Ну, а Вилье встретил на праздник Пикка-Йоулу («маленькое рождество» — почти за месяц до настоящего) самого Колехмайнена. Правда, изначально он увидел Тату, с кем они тепло пообщались. Оказывается, тот приехал на проводы брата, великого Юхо, решившего уехать в США.

Тату с удовольствием представил своего молодого заочного ученика брату, это общение и сыграло определенную роль в дальнейшем выборе Вилье.

Ритола завязал с шюцкором, хотя получалось у него действовать по обстоятельствам даже лучше, чем у Антикайнена. В смысле — по дракам. Может, он махал кулаками и ногами, бодался головой не так искусно, как Тойво, но всегда умел избегать ответных ударов. Тойво после очередной акции опять шел отлеживаться и залечивать синяки и ссадины, а Вилье отправлялся на дневную пробежку.

Почти все свои накопления, включая и гонорары за недавние побоища, Ритола куда-то потратил. Он как-то объяснил, почему решил завязать с достаточно прибыльными боями без правил.

— Трехкратный Олимпийский чемпион Юхо Колехмайнен уезжает в Америку, чтобы иметь возможность круглогодично тренироваться. Ты бы видел, как он на «пятерке» (5000 метров) выиграл у Жана Буэна! — сказал однажды Вилье.

— Молодец! — вполне искренне ответил Тойво.

— Да нет, ты только представь: до самого финиша они бежали ноздря в ноздрю, лишь на последних двадцати метрах Юхо вырвался вперед на корпус, выиграв одну десятую секунды! — продолжал Ритола. — Они побили мировой рекорд на 30 секунд! А ведь Буэн гоняет каждый день, ему зима не помеха!

— Но ведь сейчас он выиграл этого Жана, даже несмотря на «зимние каникулы», — пожал плечами Тойво. — Просто в Америке, наверно, кашу с маслом дают, а здесь — без масла.

— Ну, и что! — почему-то обиделся Вилье.

— Да ладно, ладно, — поспешил его успокоить Антикайнен. — Колехмайнен — кремень, хоть в Финляндии, хоть в Америке. От гражданской составляющей скорость не меняется.

Великий французский стайер Жан Буэн погиб в 1914 году на полях сражений Первой Мировой войны.