Революция - Александр Михайлович Бруссуев

Там, где начинается политика, кончается спорт.

Уже через двадцать с лишним лет после окончания Второй мировой войны в американский дом к Ритола пришел человек тоже вполне почетного возраста. Вилье встретил его радушно, но не торопился с какими-то проявлениями эмоций. Казалось, он не особо доверял своим глазам и слуху. Все-таки возраст был преклонный, а выдавать желаемое за действительное, порой, бывает горше некуда.

— Как же так, — сказал Вилье. — В прошлой жизни все было так просто и понятно. Отчего же в нынешней никак не получается разобраться?

— Мы за все должны платить, разве ты не помнишь это? — ответил человек. — Вероятно, такова и есть плата за жизнь.

Старый Вилье только головой покивал в согласии. Когда в устоявшемся быте самому становится душно и безрадостно, когда окружающие люди с их лицемерными улыбками кажутся монстрами, тогда надо что-то в этом быте менять.

— Я прожил в Штатах пятьдесят шесть лет. И ко мне всегда относились хорошо, потому что я всегда чего-то стоил, — вздохнул Ритола. — Эта страна дала мне целую кучу возможностей, которыми я воспользовался, но теперь она мне кажется чертовски чуждой. Это неправильно и не по-пацански, но Америка мне не нравится все больше и больше с каждым прожитым днем. Мне не хватает воздуха.

— Да, — согласно склонил голову человек. — У меня плохие новости: ты уже не пацан. Впрочем, мне ли не понять! Четверть века в Канаде — это тоже испытание.

Горничная принесла кофе, поэтому они замолчали, каждый углубившись в свои мысли.

— А мы ведь даже разговариваем на местном языке, — отложив свою чашку, сказал Вилье.

— Привычка, — пожал плечами его собеседник.

  «Half of a letter tells half a story

   The way I see it it's half the worry

   Where I came from I forgot too soon…

   East of the sun and west of the moon

   Money talks and hey, I'm listening

   I've lived without it enough to miss it

   Where I'm going I'll get there soon

   East of the sun and west of the moon

   Another day leaves me aching

   I try to wake up but something's breaking

   Here inside me deep and hollow

   A sound that no other sound could follow

   I know the pain before the wound

   East of the sun and west of the moon».[13]

На ум Ритолы пришли слова песни.

   «Половина письма расскажет только половину истории,

   Как я это понимаю, и беспокоиться стоит только наполовину.

   Откуда я пришел, я забыл слишком быстро.

   К востоку от солнца, к западу от луны.

   Деньги говорят и рулят, и я прислушиваюсь.

   Я пожил без них достаточно, чтобы по ним скучать.

   Куда я собираюсь, я вскоре приду.

   К востоку от солнца, к западу от луны

   Прошедший день оставляет мне боль.

   Я пытаюсь проснуться, но что-то обрывается

   Где-то внутри меня, в глубине и пустоте.

   Звук, которого не могут выдать другие звуки

   Я воспринимаю боль до ранения.

   К востоку от солнца, к западу от луны».

«Именно так», — мысленно согласился его гость.

Им было о чем между собой поговорить, но, оказывается, лучше было обо всем этом промолчать.

— Во всяком случае, ничто не смогло нас поломать, — сказал Вилье, переходя на родной язык.

— Почем тебе знать про нас? — спросил гость без тени насмешки и сарказма, тоже на финском.

— Так русский актер Олег Жаков в кино «За нашу Советскую Родину!» (фильм об Антикайнене 30-х годов) разъяснил, — ответил Ритола.

— Может ты еще и книжку Радия Фиша «Падение Кимасозера» (книга об Антикайнене) читал? — улыбнулся его собеседник, смущаясь.

Вилье внимательно посмотрел ему в глаза, но ничего не ответил. Вместо этого он пошел к стеллажу с книгами и выбрал одну, изрядно потрепанную. Пролистав, как бы в задумчивости, Ритола произнес несколько строк, словно с листа. На самом-то деле, читал он по памяти, потому что в семьдесят три года редко кто при чтении обходится без очков.

  «Никогда, сыны земные,

   Никогда в теченье жизни

   Не обидьте невиновных,

   Зла не делайте невинным,

   Чтоб не видеть вам возмездья

   В сумрачных жилищах Туони!

   Там одним виновным место,

   Там одним порочным ложе:

   Под горячими камнями,

   Под пылающим утесом

   И под сотканным покровом

   Из червей и змей подземных».

— Шестнадцатая руна «Калевалы», — сказал гость.

— Именно так, — согласился Ритола. — Черт, затаскал в свое время книжку, не берег. Теперь таких не найти.

— Найти, но за очень большие деньги, — возразил его собеседник. — И даже Куусинен в этом деле уже не поможет. Разве что Кекконен?

Вилье пожал плечами: он знал этого государственного деятеля еще в бытность того спортивным функционером. Конечно, некоторые рьяные борцы за чистоту финских правительственных рядов скрыто и даже, особо продвинутые — открыто, клеймили его «агентом КГБ», но от этого авторитет того в народе никак не страдал.

— А Юхо Колехмайнен три года назад помер. Вся его жизнь — как песня, но петь бесконечно тоже нельзя.

В 1947 Ханнес Колехмайнен получил Почетный знак финской культуры и спорта. «Ханнесом» его величали во всех спортивных кругах, как героя детской сказки — доброго великана-метелиляйнена. В память его побед в Куопио, родном городе великого стайера, поставили бронзовый памятник четырёхкратном олимпийскому чемпиону и назвали в его честь улицу.

— Да, Ханнес был фигурой, — согласился гость. — Да и брат его тоже, вроде бы, уже ушел?

— Тату умер через год после Юхо. Поколение великих людей теряется в бесконечности.

— Может, и не теряется? Может, идет своим путем? — вздохнул собеседник.

— Чего уж тут гадать: скоро сами узнаем.

— Страшно?

Вилье задумался, словно бы не зная, как и отвечать: всяко получилось бы неправильно.

— Может быть, кто-то жаждет жить вечно? — наконец, спросил он. — Дело, вообще-то, сугубо житейское. «Жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (слова Вуди Аллена).

Ритола позвал горничную и та, изобразив на лице недовольную гримасу, все-таки поставила перед стариками два пузатых бокала, плеснув в них «Хеннеси».

— Говорит, мне