Яблоко Монте-Кристо - Дарья Донцова

– Меня к ней пустят?

– Иван Павлович! Ты же не в тюрьму на свиданиеотправляешься! – возмутилась Нора.

– Иногда в больнице порядки хуже, чем вказемате, – не сдался я.

– Это дом отдыха, – пояснила Нора, –самый обычный, Люба там живет в качестве гостьи, платит за месяц и кайфует всвое удовольствие, о каком ограничении посещений может идти речь? Не глупи.

– Хорошо, – кивнул я, – выезжаю.

– Экий ты прыткий, – снова вышла из себяНора. – Торопиться стоит лишь при охоте на тараканов!

Я вздрогнул и с некоторой опаской взглянул наНору: она просто так сказала последнюю фразу или знает о молодильных жучках?

– Сначала изволь выслушать меня до конца, а ужпотом лети сломя голову, – продолжала гневаться хозяйка.

Я облегченно вздохнул. Нет, Элеонора не вкурсе разворачивающихся у нее на кухне событий, но какая непредсказуемостьповедения! Только что хозяйка обозлилась на секундную задержку, с которойсекретарь посмел явиться на зов, а теперь вновь недовольна, но на этот раз еевозмутила быстрота моей реакции. Право, тяжело иметь в качестве руководителядаму, даже самые умные и спокойные из них зависят от фазы Луны!

– Ты представишься ученым, кандидатомнаук, – принялась раздавать указания Нора, – который работает над докторскойдиссертацией по истории театра. Люба некогда была занята в спектакляхколлектива «Рекорд». Ясно, да? Твоя задача разговорить ее и выяснить: ктоявлялся любовником Зои? Жив ли он? Может, он имеет жену? Вполне вероятно, чтотрюк с ожившим Игорем придумала обманутая супруга Зоиного кавалера.

И тут я совершил ошибку, попытался указатьНоре на явную нелогичность ее мыслей:

– Маловероятно, что представление спривидением поставила законная жена мифического любовника Зои!

– Почему? – грозно сдвинула брови Нора.

– Женщине-то небось не тридцать, не сорок идаже не пятьдесят лет!

– И что? Месть не имеет возраста.

– Ну… в таких летах, как правило, думают обоге, – ляпнул я.

Нора вскинула брови и очень холодно ответила:

– Ступайте, Иван Павлович, выполняйтеуказание. Если же не…

– Уже бегу, – быстро закивал я.

– Вот и славно, – смягчилась хозяйка.

– Можно вопрос?

– Что еще?

– Я раньше часто ходил в театр, ну, пока неначал работать у вас!

– Намекаешь, что я отбила у тебя охоту кзрелищам?

Я постарался не измениться в лице, похоже,Норе сегодня все не так! Ладно, продолжу разговор:

– Знаю все культовые места: «Таганка»,«Ленком», естественно, Большой и Малый, «На Бронной»… Но про «Рекорд» неслыхивал! Вы ничего не перепутали с названием?

Элеонора улыбнулась:

– Нет. Это был коллектив, существовавший приодном из заводских клубов, так называемый народный театр. Понимаешь?

Я кивнул:

– Конечно.

Для тех, чья юность пришлась уже на девяностыеи более поздние годы, я сделаю сейчас небольшое пояснение. В коммунистическиевремена в столице работало не так уж много театров и каждый коллектив имел своюнаправленность. «Таганка» считалась оппозиционной, правда, и на ее сценепоявлялись иногда «марксистские» спектакли вроде «Десяти дней, которые потряслимир», но даже эти постановки попахивали диссидентством. Малый театрспециализировался на пьесах А.Н. Островского, туда ходили полюбоваться навеликого Ильинского, а в «Ленкоме» некогда поставили и вовсе невиданныйспектакль: первый отечественный мюзикл «Юнона и Авось» с неподражаемымКараченцовым в главной роли.

Но в СССР жило огромное количество людей,рабочих, служащих, студентов, которые хотели играть на сцене, не имеяпрофессионального образования. И вот для них существовали народные, таксказать, самодеятельные коллективы, дававшие спектакли для коллег иродственников. Подчас в подобных кружках вырастали удивительные актеры ирежиссеры. Студенческий театр МГУ подарил нам целую плеяду талантливыхлицедеев, а в балетной студии при автозаводе «ЗИЛ» танцевали такие примы, чтоприехавший в Москву всемирно известный балетмейстер Морис Бежар захотелпоставить с ними спектакль.

Самодеятельными артистами на предприятияхгордились, выше их по статусу были лишь местные спортсмены, если им удавалосьпобедить в соревнованиях. По всей стране устраивались смотры народных театров,вручались дипломы и медали лауреатам. Было лишь одно «но», сильно портившеежизнь подобным звездам: их не принимали во Всероссийское театральное общество,не пускали в Центральный дом актера или Дом кино, и вообще, сотрудники«настоящих» театров выказывали по отношению к «народникам» легкое презрение,смешанное со снисходительностью. Девушка, числившаяся ткачихой и великолепноигравшая в местном театре заглавные роли – Офелию в «Гамлете», Машу в «Трехсестрах» и Сюзанну в «Женитьбе Фигаро», была намного ниже по статусу, чемскромная статистка из не очень популярного государственного театра, выходившаяна сцену один раз в сезон с подносом в руке и фразой «Кушать подано». Первая,«народница», не имела возможности просиживать со своими коллегами в культовомздании напротив «Детского мира»[5],вторая, профессиональная актриса, проводила там сутки напролет, рассуждая освоем месте в искусстве. Ей-богу, это было несправедливо и порождало массуэмоций: зависть, злость, обиду и ревность у одних, снобизм, наглость,нахальство и беспардонность у других. Впрочем, иногда кое-кто менялся ролями. Яочень хорошо был знаком с положением вещей, потому что жил около Николетты.Стоило послушать, с каким презрением, наморщив хорошенький носик, маменькацедила сквозь фарфоровые зубки:

– Право, не стоит делать из великого искусствапроходной двор. Если Нюра швея, ее дело орудовать иголкой, а не пытатьсяизображать из себя Сару Бернар.

Николетта никогда не исполняла главные роли,она была актрисой так называемого второго плана, а они более нетерпимы к себеподобным, чем те, кто взобрался на вершину. Это как на шоссе: пафосныйвнедорожник спокойно пропустит вас при повороте, а побитая «шестерка» времен«Очакова и покоренья Крыма» ни за что не уступит своих позиций. Но ведь таких,как Николетта, на государственных сценах было подавляющее большинство. Знаязакулисные интриги и некие болевые точки актрис самодеятельности, я оченьхорошо понимал, как следует построить беседу с Любой.