Зеленый Марс - Ким Стэнли Робинсон

Позже Филлис не отходила от него ни на шаг, как она уже делала дважды до этого, и обратно они возвращались вдвоем. Сакс пытался играть роль местного гида, указывая на растения, которые он сам впервые увидел лишь на прошлой неделе. Но Филлис помалкивала и, кажется, даже не слушала, что он говорит. Казалось, она хотела, чтобы он слушал ее, был свидетелем ее жизни. Поэтому он сменил тему и начал закидывать ее вопросами. В конце концов, это была превосходная возможность узнать о текущей структуре марсианской власти. Даже если Филлис преувеличивала свою собственную роль в ней, информация могла быть очень полезной.

– Я удивляюсь, как «Субараси» удалось построить и установить лифт в столь краткий срок, – заявила она.

– «Субараси»?

– Да. Компания была главным подрядчиком.

– А кто оплачивал подряд, УДМ ООН?

– Нет. УДМ ООН сменило Временное Правительство.

– Получается, президент Временного Правительства, по сути, является президентом Марса.

– Вообще-то, власть просто передается от одного члена правления другому, а президент не обладает особыми полномочиями. Можно сказать, что он – чиновник Временного Правительства. Должность используется для удобства медиа. Президент ведет собрания и выполняет черную работу.

– Но все-таки…

– Да-да! – Она засмеялась. – Многие мои коллеги мечтали о таких высотах, но не смогли ничего получить. Чалмерс, Богданов, Бун, Тойтовна… Кстати, что бы они подумали, если бы увидели его? Но они поставили не на ту лошадку.

Сакс прищурился.

– А зачем «Субараси» построила новый лифт?

– Так проголосовал руководящий комитет Временного Правительства. Его хотел конструировать «Праксис»… но никто не любит «Праксис».

– А теперь, когда лифт снова на месте, ситуация изменится?

– Конечно! Беспорядки нам не нужны. Эмиграция, строительство, терраформирование, коммерция… все это замедлилось. Нам с трудом удалось восстановить поврежденные города. Мы были практически на военном положении! Увы, но по-другому действовать у нас не получалось.

– Угу.

– А теперь все металлы, добытые за последние сорок лет, готовы войти на земной рынок, что невероятно оживит экономику обоих миров. У нас не только будет больше продукции с Земли! Скоро на Марс хлынут инвестиции! И нельзя забывать об эмигрантах. Уверена, мы сможем продвинуться далеко вперед.

– Значит, солетта – свидетельство успеха?

– Именно. Это прекрасный пример того, о чем я говорю. Существует огромное количество разнообразных программ для дальнейших вложений.

– Каналы со стеклянными стенами, – проворчал Сакс. С этим и впрямь не поспоришь. Все остальное, вроде мохолов, будет выглядеть тривиально.

Филлис рассказывала о сногсшибательных перспективах Марса и Земли, а Сакс качал головой, пытаясь очистить сознание от хаоса джоулей хотя бы на один квадратный сантиметр.

– По-моему, Земля испытывает серьезные проблемы, – вставил он.

– На Земле всегда так! – с жаром согласилась Филлис. – Нам давно пора к этому привыкнуть. И все же я настроена оптимистично. Конечно, спад сильно ударил по населению и затронул детей. Пострадали в основном менее развитые страны… Но приток промышленных металлов отсюда простимулирует экономику везде, включая и предприятия, занимающиеся вопросами моделирования окружающей среды. К сожалению, похоже, что вымирание растительности решит множество проблем.

Сакс сосредоточился на участке морены, по которому они взбирались. Здесь медленное движение почвы и ежедневное таяние поверхностного льда на склоне спровоцировало упорное скольжение незакрепленного реголита. Сакс заметил зияющие провалы и ребра, которые казались серыми и безжизненными. Ближайший к нему скол напоминал черепицу. Сакс наклонился и обнаружил, что тот покрыт бурыми хлопьями лишайников. В глубине виднелся сгусток вроде пепла, и Сакс решил взять любопытный образец.

– Посмотри, – бесцеремонно обратился он к Филлис, – снежный печеночник.

– Прямо как грязь.

– Это гриб-паразит, который растет на нем. Растение на самом деле зеленое. Взгляни на маленькие листики! Видишь свежие побеги, которые еще не покрыты грибком?

Увеличенные листья казались зеленым полупрозрачным стеклом. Но Филлис только скривилась.

– Кто его спроектировал? – спросила она тем тоном, каким обвиняют дизайнера в дурном вкусе.

– Не знаю. Может быть, никто. Некоторые из видов здесь попросту мутировали.

– Разве эволюция может развиваться с такой бешеной скоростью?

– А ты в курсе насчет эволюции полиплоидов?

– Нет.

Филлис побрела дальше, не слишком заинтересовавшись серым растеньицем. Снежный печеночник. Вероятно, слегка сконструированный или даже полностью натуральный. Экспериментальные виды, высаженные на леднике, дают пищу для размышлений. По мнению Сакса, наблюдать за ними было одним из самых увлекательных занятий.

Но Филлис не разделяла его интереса. Прежде она была первоклассным биологом, и Сакс не мог представить себе, что она лишилась любознательной пытливости, лежащей в основе науки. Ведь именно это качество заставляет людей докапываться до сути вещей! Но они старели. В их собственной неестественной жизни велика была вероятность того, что они сильно изменятся, возможно, коренным образом. Эта идея не понравилась Саксу, но теперь он не мог от нее избавиться. Как и другие долгожители, он все с большим трудом вспоминал подробности прошлого, особенно своего среднего возраста. Порой он не мог сказать, что происходило в период между двадцатью пятью и девяноста годами. Как он жил на Земле, что он тогда делал? Его собственное прошлое потускнело и подернулось пеленой тумана. А без нормально функционирующей памяти изменения были неизбежны.

Когда они вернулись на станцию, он ушел в лабораторию. Сакс был взвинчен. «Наверное, – думал он, – мы сами стали полиплоидами, но не как индивиды, а на культурном уровне». Можно рассматривать людей как биологическую массу. Она прибыла на Марс и успешно – в целых четыре раза – увеличила свои нити памяти, а те, в свою очередь, обеспечивали ей адаптивность к выживанию в чужой среде, несмотря на вызванные стрессом мутации…

Но нет. Это скорее аналогия, а не реальное биологическое сходство. То, что в гуманитарных науках назвали бы гомерическим расположением аргументов, если Сакс правильно понимал термин. Имелись и другие аналогии, например, из области литературоведения. Взять хотя бы метафору… Но и они были бессмысленны – скорее тут подразумевался вопрос фенотипа, но не генотипа, решил Сакс. В поэзии и в гуманитарных науках вообще, не говоря уже о социологии, насколько он мог судить, почти все было фенотипичным.

Но люди лишь бесконечно теоретизировали. Они никогда ничего не могли объяснить и постоянно искажали суть вещей. Можно сказать, это было своего рода непрерывное концептуальное пьянство. Сакс предпочел бы точность и четкость формулировок, почему бы и нет? Если снаружи 200 градусов по Кельвину, то почему бы так и не сказать, а не рассуждать о собачьем холоде, привлекая багаж невежественного прошлого? Нелепые высказывания вносят неразбериху в каждое столкновение с чувственной реальностью!