О чем молчат твои киты - Александр Викторович Тюжин

Я поднял плед с пола, снова накрыл им мать и осторожно, чтобы не разбудить, вышел из дома.

Ехал домой на трамвае. Мерно стучали колеса, гипнотизируя и без того сонный мозг. Салон был практически пуст. Сел, как всегда, у окошка и пялился на улицу. Пялился и думал, думал и пялился, думал про то, что совсем недавно сокрушался, что не сделал ничего достойного в жизни, а теперь уже основатель фонда, который помогает таким же несчастным, как я, и делает их жизнь хоть на каплю, но лучше.

При этом все так легко и само собой сложилось. А разве я мог подумать о чем-то подобном пять лет назад, да даже год назад я не мог представить, сколько всего разом навалится на меня. Считал, что так и буду загнивать в этих квеструмах, а сам никогда не выйду из комнаты.

Залез в интернет. Количество заявок стремительно приближалось к трем тысячам, бюджет – к двум миллионам. Механизм запущен, и его уже не так-то просто остановить. Теперь – уходить не страшно.

Вот только Несси…

О Несси по-прежнему ни намека.

Зато с мамой наконец-то все наладилось. Она перестала пить, мы виделись почти каждый день, если не виделись, то созванивались, она читала мне продолжение «Тараса Бульбы», я же зачитывал ей заявки и отзывы благодарных детей, взрослых и стариков:

«Какое счастье, что есть на свете такие люди, как вы! Спасибо вам, огромное, настоящее человеческое спасибо и долгих лет жизни!»

Пожалуйста, не угадали.

«Я думал, что нет Деда Мороза, а он есть, и это вы».

Сейчас где-то в Великом Устюге обиделся хмурый седовласый старик и решил больше не являться к нам на Новый год.

«У меня не хватит слов, чтобы передать вам всю благодарность. Спасибо, спасибо и еще раз спасибо! Вы – настоящие волшебники! Сколько ночей я молилась, сколько раз ходила в церковь, и Бог не оставил меня. Он послал мне вас! Пусть он хранит вас и освещает ваш светлый путь. Очень благое дело вы затеяли, молодые люди».

Ну вот, уже и религию приплели. Не то чтобы я был против, однако, кажется, Бог стоял в стороне, когда мы все это затевали.

«Порадовали старика, спасибо!»

Всегда пожалуйста.

«Родные мои, уважаемые мои, распрекрасные мои, теперь я знаю точно, что добра в мире гораздо больше, и что оно сильнее всего на свете. Сегодня я проснулась с невероятной легкостью и с щемящим чувством восторженного счастья на душе. Очень давно мне не было так хорошо, очень давно я так долго не смеялась, от счастья, как ненормальная, как беззаботная девочка, получившая в награду за прилежность порцию вкуснейшего московского эскимо. Но сегодня, сегодня, я снова верю в человечество и в то, что оно всеми силами тянется к прекрасному, как подсолнух, тянущийся к солнцу, оно нуждается в искусстве. И все благодаря вам. Мне просто не верится, что это по-настоящему, что это не сон. Ведь теперь я знаю точно, что спектакль состоится, что все будет прекрасно, и наш многолетний труд не пройдет даром. Может ли быть на свете что-либо прекраснее этого? Нет. Крепко обнимаю вас, мои удивительные, ваша Анна!»

Непонятно, с чего вдруг она стала нашей? Ну да ладно. Это писала немного сумасшедшая старушка. Семь лет назад она организовала у себя в городке театральную студию, при этом к театру она не имеет ни малейшего отношения. Всю жизнь проработала медсестрой в районной поликлинике, хотя со школы грезила театром, правда, не решилась уезжать из города и поступать в театральный, но писала какие-то пьески, ходила на все спектакли, читала Станиславского и Кнебель и, наконец, на пенсии решилась и собрала таких же старушек и даже одного бравого старичка, майора в отставке, который чувствовал себя среди такого количества представительниц женского пола, как медведь в малине, где раз в год они ставили Чехова, Пушкина, Тургенева, Гоголя и других представителей классической литературы. Понятно, что ждать чего-то особенного от любительских постановок не стоило, однако родственники приходили, поддерживали, один раз даже удалось пригласить журналиста и режиссера местного театра. Тот, конечно, ничего не сказал, но, как поняла сама Анна, просто позавидовал ее актерскому и режиссерскому таланту. И вот она узнала про рак и поняла, что может не успеть осуществить постановку самой любимой, самой желанной ее пьесы «Гамлет». Главную роль, разумеется, как и во всех предыдущих спектаклях, должна сыграть она сама. И самое важное, что эту постановку она мечтала свозить на фестиваль любительских театров «Театр начинается» в Санкт-Петербурге. Но для этого нужны нормальные декорации и костюмы, а не как обычно у них бывает: дерево – вешалка, вишневый сад – две вешалки, карета – два стула, кровать – четыре стула, что нашли, то и надели; и деньги на дорогу и проживание.

Итого – двести тысяч.

Она просила, конечно, у администрации города, но там ее сразу послали куда подальше, ходила в газету, там только пальцем у виска покрутили и отправили куда подальше. Короче говоря, как всегда и бывает, никому вы своими инициативами на фиг не сдались. Денег нет, но вы держитесь там. Хотите гастролировать, пожалуйста, но не за счет бюджета.

И тут мы – «Газпром» для бедных.

Соточка от фонда, а дальше уже краудфандинг. За три с небольшим дня собралось двести пятьдесят три тысячи. Еще и на сушки с какао хватит. Вот и сорвало башню от радости пенсионерке.

Многие, читая ее благодарность, ревели как на «Титанике», мама не была исключением.

– Мам, ну ты-то хоть не плачь.

– А я что, не человек, что ли?

Действительно, не поспоришь.

– Жалко же.

– Жалко у пчелки, – озвучил я бородатую шутку, – ладно, пока, дел полно.

Фонд разрастался, штат тоже. Хоть я и недолюбливаю волонтеров, без них никуда. Мы элементарно не успевали обработать заявки, я уж не говорю о попытках хакнуть сайт. Не знаю, как справляется «Планета», а нам приходилось крайне несладко. Это примерно как выиграть джекпот в лотерею и дать интервью, рассказав, кто ты и в каком городе живешь.

За две недели мы исполнили около ста пятидесяти просьб. Больше десяти в день. Не знаю, сколько это плюсовых очков к карме, но ясно, что число их значительно увеличилось, а вот состояние мое неуклонно ухудшалось. Усилились головные боли, обезболивающие почти не спасали, одолевала бессонница. С одной стороны, хорошо, я ведь так и планировал спать по три-четыре часа в сутки, с другой – черепную коробку сжимало так, что я едва не молился, чтобы она поскорее