Любопытство наказуемо - Энн Грэнджер

Дом я нашел без труда, так как он стоит на главной дороге, только чуть в глубине. На крыльце топтался мальчишка лет двенадцати, в синей куртке с медными пуговицами. Я спросил его, дома ли доктор.

— У вас роды? — спросил нахальный юнец.

Я объяснил, что это не его дело, и повторил вопрос, дома ли доктор Бертон. А он мне:

— Ногу сломали?

Я решил, что у парня не все дома, и закричал погромче, чтобы ему понятнее было:

— Доктор Бертон!

Представьте себе, вот что он мне ответил:

— Зуб драть?

Я так понял, здешний доктор тут на все руки мастер — по медицинской части, конечно. Но стоять у крыльца целый день я не мог. Я спешился, бросил парню поводья и объяснил, что он получит шесть пенсов, если проводит меня к доктору и присмотрит за лошадкой.

— Вот за этой, что ли? — спросил парень, как будто я прибыл на шести пони, связанных вместе. — Это пони мамаши Гарви.

— Ну да, — ответил я, — и тебе здорово влетит от нее, если ты упустишь лошадку.

Я еще подумал: если пони сумеет освободиться, то потрусит домой без меня. К счастью, тут на крыльцо вышла женщина, вроде горничная. Я попросил ее передать хозяину, что приехал сержант Моррис и будет рад, если доктор уделит ему несколько минут своего драгоценного времени.

К моему облегчению, горничная сказала, что доктор дома. Меня провели в приемную. Она, наверное, у доктора служит и смотровой, и личным кабинетом. Там очень тесно; если бы горничная хоть иногда вытирала там пыль… в общем, у меня сложилось впечатление, что она неряха. Повсюду валялись медицинские книги, по-моему, очень старые. И еще там стояли разные пакости в стеклянных банках. Я, сэр, старался на них не смотреть. Правда, банки были такие пыльные, что, наверное, простояли там не один десяток лет.

Доктор Бертон оказался под стать своей обстановке. Он гораздо старше, чем я думал, — на вид ему лет семьдесят, не меньше. Носит старомодный парик; я с детства такие ни на ком не видывал.

Вначале мы никак не могли раскачаться, потому что он решил, будто я пришел к нему на прием. Он спросил, на что я жалуюсь, и, не дав мне ответить, заметил, что у меня очень нездоровый цвет лица.

Я ответил: если лицо у меня и красное, то потому, что к нему я прискакал верхом. Я добавил, что не болен.

— Не болен? — удивился он. — Тогда чего же вы хотите? Если что-нибудь продаете, мне ничего не нужно.

Я показал ему свое удостоверение и объяснил, что это такое, потому что доктор не сразу понял, что к чему. Затем я спросил, можно ли задать ему несколько вопросов, так как мы расследуем смерть крысолова. Сначала доктор отнекивался, но потом согласился. К сожалению, он глуховат. Пришлось орать во всю глотку. Наверное, меня слышала вся прислуга и даже мальчишка на крыльце, который присматривал за пони.

Итак, я спросил, он ли принимал роды у миссис Крейвен, и он ответил, что да, и добавил, что роды были очень легкие. Я подумал: вот повезло-то бедняжке! Я бы не очень доверял этому старику, если бы у роженицы случились какие-то осложнения.

— Мать и дитя были здоровы? — спросил я.

— Как только можно ожидать, — ответил он.

— И все же два дня спустя малышка умерла, — заметил я.

Тут доктор пристально посмотрел на меня, как будто я обвинял его в каком-то упущении.

— Такое случается, — снисходительно пояснил он. — Младенцы иногда умирают в колыбелях по непонятной причине.

— Вы осматривали мертвого младенца? — спросил я.

— Я подписал свидетельство о смерти, — ответил он.

Получается, вывернулся, ведь напрямую на мой вопрос он не ответил! Поэтому я уточнил:

— Значит, младенца вы не осматривали?

Доктор раскипятился:

— В том не было необходимости! Ребенок умер. Я не различил сердцебиения; имелись и другие признаки смерти. Тело остыло и посинело. Куда больше меня волновала мать.

— Почему, доктор? — спросил я, радуясь, что он сам, без моей подсказки, перевел разговор на миссис Крейвен.

Доктор Бертон поправил парик, из чего я заключил, что он тянет с ответом и придумывает, что ему сказать. Наконец, он сказал:

— Когда ей показали мертвую девочку, она только покосилась на нее и сразу отвела глаза. А потом закричала, чтобы няня унесла ребенка — это, мол, не ее дочка. Я попытался ее утешить и убедить, что ребенок ее, но она как обезумела. Я выписал ей снотворное.

— Как вы объясняете ее реакцию? — спросил я. — Встречались ли вы прежде с таким?

— М-да, — чуть запнулся доктор, — в том-то и трудность. Конечно, роженице трудно было поверить, что ее ребенок умер. Больше всего я тогда опасался родильной горячки, но, скорее всего, причина была именно в ней. Ее бред сразу после трагедии и… скажем так, эксцентричное поведение можно приписать рецидиву болезни. В конце концов она поправилась. Миссис Крейвен — здоровая молодая женщина, и меньшего я от нее не ждал.

— Что говорила няня? Она из местных? — Со слов доктора я понял, что Роучи наняли няню.

— Она приехала из Хайта по моей рекомендации, — надменно ответил доктор. — Очень опытная сиделка. Сказала, что, когда девочку укладывали спать после последнего кормления, она выглядела вполне здоровой. Она тоже считает, что состояние матери объясняется родильной горячкой.

Потом доктор вдруг вспомнил о необходимости соблюдать врачебную тайну и объявил, что больше не намерен обсуждать со мной свою пациентку. И как же высокомерно он при этом держался!

— Если вы приехали из-за смерти крысолова, — сказал он, — то меня спрашивать бесполезно. Одно никак не связано с другим… Меня к нему, во всяком случае, не вызывали. Насколько я понимаю, в доме в то время гостил еще один врач; он и выполнил задачу. Я ничем не могу вам помочь.

Я понял, что больше ничего не узнаю. Хотя я остался не вполне доволен нашей беседой, мне показалось, что у доктора мне больше делать нечего. По-моему, сэр, он разбирался в своей профессии лет пятьдесят назад, с тех пор не научился ничему новому и не смог бы вести практику нигде, кроме такого вот захолустья. Я бы точно не позволил такому рвать себе зуб или прикасаться к себе… Его волнует только одно: как бы его не обвинили в смерти младенца Крейвенов — или не возложили вину на рекомендованную им сиделку. Если хотите, я могу ее разыскать, сэр, но, скорее всего, она повторит его слова. Ей ведь тоже не хочется, чтобы ее в чем-то обвиняли.

Назад в гостиницу мы вернулись быстрее; Комета поняла, что мы направляемся домой. Пришлось дать мальчишке шестипенсовик. Не знаю, возместят ли мне такие расходы? Пришлось и мальчишке дать денег, и пони нанимать — в общем, сэр, утро для меня выдалось недешевым. Но особенно успешным я его назвать не могу.

Инспектор Бенджамин Росс

Меня позабавил рассказ Морриса об обстановке в доме доктора. Иные подробности он бы непременно опустил, если бы я приказал ему представить рапорт в письменном виде. Но, судя по словам сержанта, доктора вряд ли можно назвать хорошим специалистом. Ему не позволили бы иметь практику нигде, кроме такой глуши. Кроме того, похоже, он очень заботится о том, как бы не обидеть своих самых влиятельных пациентов. Даже если смерть новорожденной девочки показалась ему подозрительной, он промолчал тогда и вряд ли что-нибудь добавит сейчас.